— Я быстро, чтобы вас не мучить. Всего несколько вопросов. Вы понимаете, о чем мы говорим?
Кивок.
Осторожно делаю вдох. Колючий, похожий на едкий дым у костра, что разъедает глаза и заставляет отойти в сторону. А сейчас мне скрыться некуда, есть только один выход: узнать все и принять правду.
— Хорошо. Помните хоть что-то?
Еще кивок.
Можно ли помнить то, что заставляет тебя выть от боли? Можно ли вспомнить то, что кажется невесомым далеким счастьем?
— Рассказать сможете?
Нет! Закрываю глаза. Кровавые скриншоты врываются в память. Усиленно мотаю головой: «Нет-нет-нет!».
— Ладно, попробуем так. Где вы сели в маршрутку?
— На перекрестке Южной улицы и переулка… не помню название, — голос совсем не мой, хриплый, сухой.
— Это ваши вещи? — он протягивает фотокарточку, и я вижу залитые кровью балетные туфли.
— Мои.
Следователь трет подбородок, прилично заросший седой щетиной.
— То есть вы сели и…
Я смотрю на него и недоумеваю. Чего он хочет? Что я могу сказать, если помню все отрывками? Кусками, вырванными сознанием из сумасшествия.
— Помню лишь, как нас понесло, и машину начало крутить. Потом меня придавило людьми, и я отключилась, — выдохнула, будто выплюнула гадость, что скопилась внутри. Может хватит?
Николай Владимирович прищуривает глаза и чмыхает носом. Прячет фото, достает еще стопку.
— Можете глянуть? Вдруг кого-то узнаете.
Вдавливаю спину в подушку до хруста позвонков.
— Вряд ли. Я даже не успела оплатить проезд. Как там можно было кого-то рассмотреть?
Рука следователя застывает в воздухе. Он трясет снимками.
— А все же гляньте. Мало ли.
Беру и без интереса листаю, по одной откладываю в сторону. Всех этих людей уже нет в живых. Меня ломает, грудь стягивает невидимыми тисками. Стараюсь дышать.
— Вы были с мужем?
— Я не замужем, — автоматом отвечаю и задерживаю взгляд на одной фотографии.
На ней пожилой мужчина. Нахожу в его взгляде что-то едва уловимое: близкое и знакомое. Встряхиваю головой. Некогда локоны, а сейчас засаленные бурые трубочки, трясутся на плечах.
Пестов прочищает горло, шуршит бумагами, затем протягивает мне руку.
— Ваши документы говорят о другом, — он передает в раскрытом виде паспорт, а я все еще смотрю на фото незнакомого человека. Кто он? Почему у меня стойкое ощущение неправильности, какой-то ущербности ситуации, нелогичности и обмана? Почему мне кажется, будто я его где-то видела? Кто этот незнакомец с фото? Может, один из папиных знакомых по работе? Может один из преподавателей в университете, где мы часто проводили репетиции?
Наконец, вытаращиваюсь на протянутую страницу, еще не до конца понимая, о чем говорит следователь. Меня больше занимает то, что память упрямо сопротивляется и не отвечает мне, кто этот человек на фото.
— Виктория, вы уверены, что все помните?
— Конечно, — и здесь я натыкаюсь взглядом на слегка размытую печать: «Зарегистрирован брак с…»
Меня корчит от судороги в бедре. В горле комом застывают непонимание и ужас. Я отталкиваю руку следователя и мямлю, что это ошибка.
— Это не мой. Я не замужем, я же сказала.
Николай Владимирович демонстративно переворачивает страницы и тычет пальцем в лицевую.
Хочется отпихнуть его, но я застываю. На меня глядит рыжая, скорее, с медными волосами, девушка. Я.
Опускаю взгляд, шарю глазами по бумаге. Крылова Виктория Сергеевна, 1986 год рождения, дата — совпадает с моей и ниже… моя подпись.
Отбрасываю в сторону фотку незнакомца, выдергиваю документ из пальцев следователя, и судорожно листаю к штампу о браке.
Читаю вслух:
— Зарегистрирован брак с Вольным Марком Власовичем, пятое августа две тысячи тринадцатый год. Что? Три года назад? Ересь! Этого просто не может быть, — я истерически смеюсь. Гляжу на мужчину, и моя улыбка сникает, наткнувшись на его тяжелый взгляд. Ну, разыграли! Хорошо. Что дальше? Какой в этом смысл? Но Николай Владимирович не отводит взгляд, серьезно смотрит на меня и качает головой, словно ставит диагноз — «слабоумие». Глотаю слюну и выдавливаю, — просто, я… такое бы запомнила.
— Конечно, но сейчас, видимо, не все так просто.
— Как это? — меня мутит. Хочется сложится пополам, скрутиться под одеялком и очнуться в своей квартире. Ведь это же сон?