— Вика, у меня последний вопрос, — жестко чеканит Николай Владимирович.
Я готовлюсь к очередному моральному удару.
Не хочу больше вопросов, ничего не хочу. Хочу в зал, хочу надеть пуанты и танцевать. Пока не сотру чертовы пальцы в кровь, пока голень не сведет так, что идти домой придется, согнувшись, как старуха. Пока тело не выплеснет столько пота, что, кажется, стоит коснуться, и рассыплюсь от потери влаги. Хочу домой, хочу в ту жизнь: привычную и теплую. Хочу к родным и близким. Они так нужны сейчас. Где они? Верните их!..
Ну, кроме одного персонажа. Его не надо.
В палату врывается несколько человек. Все в белом. Один из них — краснощекий врач средних лет — уверенно проходит вперед, приветствует следователя аккуратным поклоном головы — словно с царем поздоровался. Остальные — те, что моложе — остаются позади.
— Я еще минутку, — Николай вытягивает указательный палец вверх, имитируя единицу, и поворачивается ко мне. Стальные глаза из-под седых бровей прожигают насквозь, и мне становится не по себе. — Вы помните, куда вы направлялись?
— Да, на кастинг-отбор в мюзикл «Танец мотылька». Слышали?
— Нет, но теперь услышу. Благодарю за беседу, я еще навещу вас. Возможно, завтра, — мужчина быстро сгреб снимки с постели и откланялся.
Паспорт так и остался у меня в руке. Как доказательство моего помешательства.
Мы остаемся вдвоем. Практиканты почти сразу выходят и еще долго галдят в коридоре. Доктор Зуев осматривает меня, задает нелепые вопросы. Вроде: есть ли у меня братья или сестры, сколько им лет, в каком году умерла бабушка и в какую школу я ходила. Я уже собираюсь покрутить пальцем у виска, и тут врач задает новый вопрос, который заводит меня в тупик:
— Помнишь, когда ты первый раз надела балетки?
Я застываю. Память упирается в пустой блок. Ну, не могла же я родиться в пуантах?
Доктор, со странным именем для нашей страны — Бенедикт — пишет что-то в планшетку, светит мне в глаза фонариком, затем шумно выдыхает. На меня обрушивается сивушное зловоние.
Ужас, где меня лечат?
Лежу в каморке, врач — алкоголик. То-то я смотрю у него нос распухший и щеки, как переспевшие помидоры.
— От вас несет, — не сдерживаюсь.
Зуев отстраняется, еще пуще багровеет.
— Ох, детка. Нервы шалят. Вас же, как из мясорубки, привезли. Тем более, моя смена уже закончилась. Я просто пришел убедиться, что ты в порядке. Не нравится мне твоя посттравматика.
Стыдливо гляжу на него и понимаю, что болтнула лишнего. Хочу извиниться, но порция воспоминаний затыкает мне рот.
Истерический женский вопль рвет перепонки. Мельтешит свет, синие спинки складываются, как картонки, выворачивая наизнанку свое железное нутро и один из прутьев стремительно летит в меня.
Тяну одеяло и закусываю край. Кричу сквозь зубы. Горячая боль течет по венам и обволакивает мир молоком тумана.
— Лиза! — зовет врач.
Девушка в белом появляется в дверном проеме.
— Я тут.
— Давай, поставь ей капельницу, и пока не отходи. Проследи, чтобы уснула.
Спазм отпускает, и я, съезжая по подушке, заваливаюсь набок. Тело ватное и напоминает куклу-тильду, у которой не гнутся ноги и руки.
Не замечаю, как доктор покидает палату. Не чувствую, как пробивается кожа иглой, вижу только Лизину черную макушку. И чувствую жар. Он льется от головы до груди, затем магмой устремляется к рукам, мчится по телу и застывает на кончиках пальцев ног.
Слышу шорох, крик над правым ухом, скрежет металла, скрип тормозов. Хлесткий удар под ребро, и меня вырубает.
Затем свет внезапно вспыхивает и тут же гаснет — кто-то балуется выключателем, клацает туда-сюда, нестерпимо мучая мои глаза.
— Не надо! — умоляю.
— Поспи…
Прихожу в себя от острого запаха медикаментов. Кажется, я отключилась на пару секунд. Девушка все еще готовит капельницу.
— Доброе утро, дорогая, — медсестра прокалывает кожу на внутренней стороне локтя.
Не чувствую боли, ничего не чувствую.
Комната освещена иначе, солнечные лучи ложатся на пол под прямым углом.
Утро? Уже утро?
Когда девушка склоняется надо мной, я понимаю, что это не та, черноволосая, а другая медсестра. Конопатый нос и серые глазища, а еще — светлые кудри выглядывают из-под колпака.
— Это витамины, — бормочет новенькая.
Я молчу. Мне все равно, что это. Просто хочется спать без снов и просыпаться без воспоминаний.
Брожу вялым взглядом по каморке.
Немного прибрали: повесили более чистые шторки, хлам в углу заменили на стулья и накрененный комод. Задерживаю взгляд на тумбочке: фрукты, вода в стакане и маленькая карточка.