Бывший Винбарром скривился.
— Он больше не Константин. Теперь он Anemhadgen — Анемадген, — «переродивший свою душу». Что тебе от него надо? Оставь его уже! Пусть пребывает в своей minundhanem…
Данкас, покачиваясь, подлил им в чаши.
— Ну как что. Мы же так и не закончили с ним тогда… когда ты пришёл…— квадратный кулак Катасаха пришёл бывшему Винбарром как раз между рогов. Он хохотнул.
— Эти ваши занятия… Делайте, что хотите, — процедил тот.
— Ну да, ну да, тебе же раз в сезон попадались жрецы из renaigse, ничего необычного… Да брось, тебе же не всё равно!
— Совершенно всё равно. Как только я смог его понять, всё потеряло значение. В том числе и все прошлые противоречия. Поэтому — делайте. Не возражаю.
— Остров будет жить? Ты сможешь?
— Да что б тебя йогланы на рогах катали… Ты вот вроде умный, Катасах. Как думаешь, если я смог устроить мертвецам попойку, смогу остров возродить?.. Конечно смогу!.. Удивляюсь, как ТЫ смог!
— Что-о-о…?
Бывший Винбарром развел руками, попутно нашаривая опоры в воздухе.
— Ну вот это всё. Грядки твои эти… рассада…
— На моём месте ты тоже делал бы, что можешь.
— Я на своём месте.
— Вот и делай.
— Вот и делаю.
Данкаса неожиданно быстро сморило, и он посапывал, обняв камень.
Бывший Винбарром молча рассматривал друга из-под полуприкрытых век. Посерьёзневший Катасах смотрел на него, запоминая зыбкие черты.
— Вы поговорили?
Мёртвый король кивнул.
— Кера осталась с лёгким сердцем, брат мой. И мне ни тенлана не осталось понятного, что же именно в ней задержалось. Приняла ли.
— Главное — ты сказал, как есть, не смолчал и не слукавил.
— Не смолчал и не слукавил, да, — они снова уставились друг на друга. Где-то печально закричал козодой. Катасах улыбнулся и махнул рукой, дескать, возвращается жизнь-то!
— Ну, а ты-то что теперь? — бывший Винбарром смотрел целителю прямо в душу, и столько безотчетной тревоги и тоски было в этом взгляде, будто прощались двое обычных земных друзей, а не молодой бог — с воплощённым средоточием милосердия.
— Я заберу её отсюда. Она готова к Большому Миру, — Катасаху было неимоверно легко передавать весь взятый груз на плечи именно того, кому он был предназначен, — Мы будем вместе удивляться и делать открытия. Путь она посмотрит в глаза всем своим забытым страхам и посмеётся над ними, и пусть они больше не мучат её. Нас больше ничего здесь не держит.
Болотная дымка расползлась по сторонам, обнажая всю глубину высокого звёздного неба над ними.
Мёртвый король только медленно кивал рогатой головой, глядя на те же звёзды, что и Катасах.
***
Покачиваясь, Мев тихо брела в свою бывшую хижину. Она останавливалась, склоняла набок голову и то так, то эдак, рассматривала замшелые резные камни. Непредсказуемая жизнь, как впрочем и всегда, выскочила на очередной виток, на котором ей уже не было места. И нелюдимая смотрела, впитывала то новое, что неслышно заступило и вплелось в её прошлые будни. Будто и всегда так было.
— Разве могло быть иначе? — пробормотала она, и улыбаясь чему-то своему, поспешила внутрь.
Укрытая одеялом Анна — больше не Анна! — сидела, оперевшись на стену, и рассматривала Вигшадхир. В её расслабленной руке была чашка с бульоном, который грозил вот-вот пролиться, идя на поводу у задумчивости бывшей on ol menawi.
— Да пребывают твои силы, бывшая on ol menawi, — хрипло рассмеялась нелюдимая. Анна была похожа на вполне себе живую, хоть и нельзя было отследить по нитям её жизни, какого бога они питали.
— Привет-привет, Мев, — Анна слабо улыбнулась, и плошка наконец дала течь, — ооой…
Мев проворно подковыляла и уселась рядом, подхватив сосуд.
— Ты не думай, ты пей! — во всё ещё бледные губы девушки ткнулся шершавый бок плошки. — Особый рецепт Нанчина. Выстраданный, она бы сказала…
Воровато оглядевшись, нелюдимая уставилась куда-то внутрь Анны.
— Как ты себя чувствуешь? Ты себя чувствуешь?
Анна кивнула. Солнце нагрело одно её ухо, и было так невозможно хорошо, что не хотелось ни о чем думать.
— Они учатся, — чёрная скрюченная рука махнула в неопределённом направлении, но было очевидно, что речь о Константине с Катасахом. — За него не волнуйся. Жрецы все немного странные, — Мев выпучила глаза и скривила рот, иллюстрируя «странность» Константина. — Он привыкнет. Ты привыкнешь. Все привыкают со временем, — доверительно сообщила она.
Бывшая Анной расслабленно кивнула.
— Ладно, сейчас важнее то, что ты здесь, а не там, — похоже, Мев говорила сама с собой в присутствии регента Торгового Содружества. Наверное это и был её способ выразить участие.
— Анна и Константин покинули нас навсегда, — хранительница мудрости положила ледяную руку на ладонь бывшей Анной, и та вздрогнула. — Вместо них к нам вернулись Фритт-сиал, свободная для самой себя, и Анемадген, переродивший свою душу. Взвесь на весах своего сердца и послушай, как это звучит?
Девушка тихо кивнула и слабо улыбнулась.
Катасах с Константином нашли их блаженно улыбающимися заходящему солнцу.
***
Холодные рептильи глаза неподвижно смотрели на Молчаливого Брата. Тот спокойно сидел напротив огромного леволана и, сложив на груди широкие руки, таращился в ответ. Ещё в самом раннем детстве он узнал от нелюдимой о хитрости невидимого третьего века земноводных, и тем сильнее Нанчину хотелось переиграть гигантского ящера. Шёл третий час их беззвучного противостояния.
Короткие сильные пальцы медленно покинули пестрые рукава туники, вывернутой праздничным шитьём кверху, и начали издалека. Синхронно покачиваясь, они рассказывали, что сейчас самое время для яиц. Маленьких вкусных птичьих яиц, спрятанных высоко в открытых, и укрытых низко — в Тайных гнёздах. И нужно быть бестолковым, бестолковым тенланом, чтобы пропускать такое лакомство. Пусть дурацкие тенланы пускают голодные ядовитые слюни: им-то неведом секрет, который Молчаливый Брат вот-вот откроет мудрому леволану Самой Нелюдимой. Острая морда ящера повернулась боком к Нанчину и внимательно уставилась одним глазом на его красноречивые руки. А он продолжал. Только благородный зверь леволан способен разыскать в земле под особыми кустами песочно-зелёные фазаньи яйца, такие сладкие и с такими густыми желтками, что само солнце пристыженно укрывается облаками, когда видит эти вкуснейшие питательные желтки.
Нанчин и сам непроизвольно сглотнул. Последний раз сам он лакомился яйцами больше года назад, ещё когда леса были полны еды.
Рассечённый розовый язык вынырнул из узкой пасти, чтобы проверить, правду ли говорили руки друга зеленоокой сестры.
…и нужно быть совсем избалованным вниманием двуногих братьев, чтобы отказываться от такой вкуснятины и уступать розыски тайных фазаньих гнёзд тенланам, — вкрадчиво продолжали нанчиновы руки. — Всем известна неряшливость тенланов, они даже не почувствуют вкуса, выгрызая нежнейшие желтки вместе с гнёздами и комьями земли, цепляясь клыками за корни! Только тонкий вкус высокородного леволаньего племени сможет оценить по достоинству первые из яиц нового фазаньего поколения…
Леволан неотрывно следил за взмахами квадратных ладоней. И вот уже не человеческие руки со знакомым запахом порхали почти у самого его носа, а два жирных фазана, отяжелев от обильных семян, грузно плюхнулись в траву у Тропы Великой Охоты. Ящер подозрительно покосился на Нанчина и, опустив холёное тело на землю, зашуршал следом.