Клайн пристально посмотрел на него.
— Какая именно?
— Ну, например, ваша слабость к хорошеньким секретаршам, которых вы вынуждаете вступать с вами в интимные отношения, а потом запугиваете или подкупаете, чтобы держали язык за зубами.
На лице Клайна не дрогнул ни один мускул.
— А, так вы пришли ко мне в связи с убийством Смитбека.
— Вы злоупотребляли своим положением, чтобы принуждать женщин к сожительству. Они боялись ваших угроз, опасались потерять работу и поэтому молчали. А вот Смитбек не побоялся вывести вас на чистую воду.
— Никого он не вывел. Это были голословные утверждения, ничего не подтвердилось, никаких официальных расследований не проводилось. Кроме вас и Смитбека, никто этим не заинтересовался.
Д’Агоста пожал плечами, как бы говоря: это еще ничего не значит, дурная молва далеко бежит.
Пендергаст чуть шевельнулся на стуле.
— Только вот жаль, что после статьи Смитбека акции «ЦТ» упали в цене на пятьдесят процентов.
Клайн по-прежнему был невозмутим.
— Вы же знаете, что такое фондовый рынок. Он весьма переменчив. «ЦТ» уже почти восстановила свои позиции.
Пендергаст скрестил руки на груди.
— Вы ведь теперь генеральный директор, и никто не смеет обливать вас грязью или покушаться на ваши карманные деньги. Фигуру такого масштаба нельзя безнаказанно оскорблять, так ведь, мистер Клайн?
Чуть улыбнувшись, Пендергаст посмотрел на д’Агосту.
— Где то письмо?
Вытащив из кармана письмо, д’Агоста начал громко читать:
— «Я заставлю вас пожалеть об этой статье, чего бы мне это ни стоило. Будьте уверены, я приму меры, о которых вы даже не догадываетесь». Это вы писали, мистер Клайн? — спросил он, поднимая глаза.
— Да, — ответил тот, ничуть не изменившись в лице.
— И вы послали это письмо Уильяму Смитбеку?
— Да, послал.
— А вы…
— Лейтенант, я от вас устал, — прервал его Клайн. — Я сам задам себе несколько вопросов, чтобы не тянуть зря время. Писал ли я это письмо всерьез? Конечно. Несу ли я ответственность за его смерть? Возможно. Доволен ли я, что он умер? Я просто счастлив.
С этими словами он подмигнул д’Агосте.
— Вы… — начал тот.
— Дело в том, что вы никогда ничего не узнаете. У меня лучшие адвокаты в городе. Я точно знаю, что могу сказать, а что — нет. Вам до меня не добраться.
— Мы можем вас арестовать, — возразил д’Агоста. — Причем прямо сейчас.
— Конечно, можете. Я буду молча сидеть там, куда вы меня посадите, пока не придет мой адвокат. После чего меня сразу выпустят.
— Мы можем завести на вас дело на так называемом резонном основании.
— Не свистите, лейтенант.
— Это письмо является прямой угрозой.
— Каждое мое телодвижение в момент, когда произошло убийство, может быть подтверждено свидетелями. Это письмо проверяли лучшие юристы страны. Там нет ничего, что давало бы основание для судебного преследования.
Д’Агоста усмехнулся.
— Но мы сможем немного позабавиться, проведя вас по вестибюлю в наручниках на глазах у представителей прессы.
— Вы мне сделаете отличную рекламу. Через час я вернусь в свой кабинет, вы будете посрамлены, а мои враги убедятся, что я непотопляем, — улыбнулся Клайн. — Запомните, лейтенант: я был программистом. И в мои обязанности входило писать длинные сложные программы, основанные на безупречной логике. Это первое, чему учится программист, самое главное в его профессии. Продумать все до тонкостей. Предусмотреть все возможные варианты, даже самые неожиданные. Не оставить ни одной лазейки. Ни одной.
Д’Агоста почувствовал что-то похожее на то, что испытывает человек, которого поджаривают на медленном огне. В огромном кабинете повисло молчание. Клайн сидел, сложив руки на груди, и не отрываясь смотрел на д’Агосту.
— Сплошная патология, — произнес тот. Сейчас он сотрет самодовольную улыбочку с лица этого ублюдка.
— Простите? — не понял Клайн.
— Вообще-то мне вас жаль, несмотря на все мое отвращение к подобным личностям. Переспать с женщиной вы можете, только помахав у нее перед носом деньгами или запугав ее до полусмерти. Разве это не патология? Нет? Можно назвать это и по-другому — убожество. Как вам это? Та девушка у входа — вы когда планируете пустить ее в оборот?
— Иди ты в задницу, — последовал ответ.
Д’Агоста поднялся.
— Это оскорбление офицера полиции при исполнении служебных обязанностей, — прогремел он, нащупывая наручники. — Вы переходите всякие границы.
— Иди в задницу, д’Агоста, — повторил тот же голос.
И тут д’Агоста понял, что говорил не Клайн. Голос звучал несколько иначе и раздавался из-за двери в стене.