— Меня зовут Володя, — представился наконец болгарин. Он вышел из моря, предоставил дамам на какое-то время возможность полюбоваться своей спортивной фигурой, затем обтер рельефный торс полотенцем и лишь тогда неспешно протянул Лине руку. — Не верите? Не Владимир, а именно Володя. Могу паспорт показать.
Лина поспешно замотала головой: мол, почему же, верю, чего только на свете не бывает… Володя внимательно взглянул на нее и продолжал:
— Мне не случайно дали русское имя. Мы, болгары, ничего не забыли: Шипка, Плевна, русско-турецкая война…
Лина невольно прониклась его пафосом и запела:
«Казаки собирались у Дона
Защищать на Балканах болгар,
И казачка простая у дома
Поцелуй посылала им в дар»…
Военный марш на пляже прозвучал напыщенно и не очень уместно, но Володя впервые улыбнулся не губами, а глазами и с интересом взглянул на Лину:
— Что это? — спросил он.
Старинный марш «Прощание славянки». Вернее, один из вариантов его текста, «балканский». Этот наш знаменитый марш был написан как раз во время очередной военной кампании на Балканах — в начале прошлого века.
— Какая грустная мелодия… — вздохнула Ханна. — Почему у нас, славян, все песни печальные?
— Жизнь такая, — сказал Володя, пожав плечами. — Ну, я пошел? Ханна, слышишь, я обязательно вернусь к ужину.
Красавец быстро переоделся и покинул пляж, прихватив с собой большой черный рюкзак.
В жанре «Море слез»
— Валерий, проснись! — Чья-то сильная рука безжалостно трясла Башмачкова за плечо. Литератор застонал и неохотно открыл глаза. Солнце по-хозяйски заглянуло в просвет между плотными шторами, однако просыпаться писателю совершенно не хотелось.
— Валерий, вставай! Имей совесть, уже десять часов! — продолжал тормошить его незнакомец.
— Мигель? И ты здесь! — воскликнул беллетрист, и блаженная улыбка младенца озарила его лицо. Писатель все еще не вынырнул из глубин приятного сна и не спешил расставаться со своими героями. Особенно с Марианной, явившейся ему ночью на фоне океанских красот. Больше всего Башмачкову не хотелось прощаться с ее яркими, чувственными и дразнящими губами, то приближавшимся во сне к его лицу, то обидно отдалявшимся. Литератор промычал что-то невыразимо нежное, протянул руку, больно ударился локтем о тумбочку и наконец проснулся.
Башмачков уселся на кровати и огляделся:
— Ну надо же! Эти русские и впрямь пьют похлеще нас, болгар, — с некоторым даже восхищением проворчал Топалов. И потребовал:
— Просыпайся, братушка! Нет здесь никакого Мигеля. Валерий! Да очнись ты, наконец, это я, Любомир! Ну да, твой друг Топалов.
— А, это ты, — без особой радости узнал его наконец Башмачков. — Ты знаешь, мне тут такое, такое приснилось — и не передать словами…
Издатель хмыкнул и пристально взглянул на Башмачкова. Топалов выглядел непривычно мрачным и явно не собирался выслушивать восторги литератора.
— Пожалуй, я примерно представляю тематику твоих сновидений. Особенно хорошо я могу вообразить Марианну. Валерий, ты оставил включенным ноутбук, и я прочитал последнюю главу твоего романа.
— Ну и? — с торжеством взглянул на издателя Башмачков. — Правда, классно написано?
— Давно не читал такой мути, — холодно сообщил Топалов. Он не был дипломатом и не привык говорить экивоками. — Я понимаю, друг, ты много работал, устал, да и роман уже почти закончен. Сюжет летит к финалу. Осталось всего ничего — каких-то несколько глав… Неожиданная развязка всей этой ужасной истории. Но, согласись, это не повод так глупо издеваться надо мной. Разве я заслужил от тебя столь злую шутку? Сказал бы честно, что ты «выгорел» изнутри или что тебе здесь просто не работается. Взял бы выходной, наконец! Я бы с удовольствием помог тебе развеяться: свозил бы куда хочешь — хоть в горы, хоть в Варну, хоть в сад камней или в винные погреба Балчика. В общем, куда ты повелел бы — туда бы и повез. Даже на представление нестинаров — ну, этих чудаков, что по горячим углям запросто шастают, съездили бы. В общем, требуй, чего хочешь. Как угодливый восточный джинн все исполню. Разумеется, в разумных пределах. Только умоляю, Валера, не пиши, пожалуйста, впредь подобную чушь. Особенно затем, чтобы посмеяться надо мной.
— Посмеяться? — удивился Башмачков. — С чего ты взял?
— Это же младенцу понятно! Не верю, чтобы ты мог всерьез все это накатать.
— Видишь ли, друг мой Любомир, — задумчиво проговорил Башмачков, — я и сам не понимаю, что со мной происходит. Почему-то в последние дни я пишу совсем не то, что хотелось бы. Кстати… — Башмачкову внезапно пришла в голову фантастическая мысль, но он не сразу решился ее озвучить: — Мне порой кажется, что кто-то водит моей рукой и диктует мне тут целые страницы. Скажи, кто жил до меня на этой вилле?