После ужина Лина и Ханна, как обычно, устроились на открытой веранде, попросив Веселина выдать им по бокальчику вина.
— А чем ты, Ханна, занимаешься в Мюнхене? — спросила Лина, изо всех сил делая вид, что не замечает отсутствия Володи.
— Работаю в маленькой фирме, монтирую там электронику. У нас что-то вроде конвейера. Работа нетрудная, только очень скучная и однообразная. Главное на рабочем месте — поменьше думать. В Чехии было лучше. Там я работала секретаршей в офисе и постоянно общалась с разными людьми.
Ханна отхлебнула вина, и глаза ее затуманились грустью.
— А почему ты уехала из дома, если там нравилось?
— Сбежала. — Ханна сделала глубокий вдох и, помолчав секунду, продолжила. — Первого мужа я любила так страстно, как можно любить только в юности. Он был такой… такой волшебный! Красивый, веселый, душа компании. Обожал модно и ярко одеваться. В общем, не парень, а человек-праздник. Мы жили в маленьком городке возле Брно. Вокруг были горы, леса, одним словом — высокие Татры. Красотища, как в кино. Вашек подвизался музыкантом в самодеятельном ансамбле, который выступал по вечерам в ресторанчике. А я была обычной провинциальной девчонкой. Правда, молодой и симпатичной, наверное, но на него, первого парня в городке, и девушки гораздо красивее меня заглядывались. Уж и не знаю, почему он меня выбрал. Наверное, за кротость.
— Еще бы ему тебя не выбрать! — перебила Лина. — Она готова была болтать любую чушь, лишь бы только тоска в глазах этой милой чешки погасла вместе с последними лучами солнца, как всегда, медленно и торжественно опускавшегося в море. — Какой дурак упустит такую раскрасавицу?
— Ладно, не выдумывай! — улыбнулась Ханна лишь уголками рта и продолжала. — Ты же знаешь, слишком хорошо никогда не бывает долго. В общем, Вашек стал меня бешено ревновать. По вечерам он играл со своей джаз-бандой на танцульках, а я сидела дома, не могла даже выйти в магазин. Муж приходил в бешенство, если кто-нибудь из мужчин начинал даже просто разговаривать со мной. Рождение дочки ничего не изменило, лишь сделало мою жизнь еще невыносимее. Однажды я взбунтовалась и нашла работу, но это ему особенно не понравилось. Муж стал заявляться ко мне в офис, устраивал там безобразные скандалы. Был случай — кинул в меня тяжелую вазу, стоявшую на конторке. В другой раз — замахнулся ножом, которым я резала колбасу для шефа. Причем, по иронии судьбы, моим шефом была женщина, и ревновать к ней было глупо. Но на сумасшедших логика не действует, он всегда находил, к чему бы придраться. В общем, если бы не моя начальница, не знаю, была бы я сейчас жива, или нет. Все остальные, в том числе и родственники, от меня только отмахивались: «Ревнует — значит любит, дело житейское. Ну, не в тюрьму же его за это сажать?» — твердили они в ответ на мои жалобы и слезы. А добрая пани-шеф сразу все-все поняла. «Въехала», так сказать, в самую сердцевину проблемы. Вначале прятала меня у себя дома, потом разрешила ночевать в офисе на диване. Это в тех случаях, когда я чувствовала, что муж становится невменяемым. Но однажды даже у нее кончилось терпение. «Ханна, тебе надо уехать отсюда, — сказала она, — Вместе с дочкой. Куда угодно, только подальше. Туда, где этот моральный урод и маньяк не сможет тебя достать. Я знаю, он не образумится, и все это может плохо для тебя закончиться».
Так пятнадцать лет назад я оказалась в Мюнхене. Одна, с маленькой Моникой на руках. И там, в чужой стране впервые за несколько лет почувствовала себя в безопасности. Словно кто-то взял и осторожно вынул из гильотины лезвие, висевшее надо мной в последние годы. Постепенно наша с Моникой жизнь наладилась. Я нашла работу, сняла квартиру, Моника окончила школу, потом колледж медсестер. Нашла отличного парня. В общем, теперь я люблю Германию и никуда оттуда не уеду. Даже в мой любимый родной городок в Высоких Татрах. Потому что только там, в Мюнхене, я чувствую себя в безопасности. Мне нравится наша маленькая квартирка, наш крошечный садик около дома, я обожаю немецкую чистоту и аккуратность, этот их немецкий порядок, над которым так смеются англичане и французы. И в особенности я люблю строгую немецкую полицию, которая сразу же приструнит любого психа и маньяка.
— А Володя? — спросила Лина с нетерпением. — История красавца-болгарина интересовала ее куда больше, чем тот ревнивый чешский псих, которого она никогда в жизни не видела.
— Ну, с Володей все просто, — тихо сказала Ханна. — Никаких страстей и минимум романтики. Суровая проза жизни. Познакомились в Мюнхене семь лет назад. Он работал инструктором в бассейне. Красивый славянский мачо, одна из «приманок» заштатного спорткомплекса на окраине города. Из-за Володи туда многие немки приходили. Не столько плавали, сколько болтали с «красавцем-болгарином» и строили ему глазки, даже «тонули» специально, чтобы он их спасал. Но Володя почему-то однажды после работы пригласил в кафе меня. Наверное, почувствовал, что я разглядела в нем не накачанного самца, а несчастного и потерянного человека. Понял, что я готова сделать все, чтобы ему помочь. Он тогда поразил меня грустными, как у всех южных славян, глазами. И еще тем, что понимал чешские слова — языки-то у нас похожи. Оказалось, у Володи заканчивается рабочая виза в Германии, а на родине в Болгарии нет ни работы, ни жилья. Он так горевал о своей нескладной жизни, совсем не знал, что ему делать… В общем, я пожалела его и предложила самый простой выход из тупика. Сказала, что если мы с ним официально распишемся, это решит все его проблемы. Можно сказать, сама предложила ему руку и сердце. А он…с радостью согласился. Наверное, потому, что другого выхода у него просто не было. Для тех немок в бассейне он был просто красивой игрушкой. Этаким «домашним любимцем».