— Если выберусь отсюда, никогда не буду оставлять в раковине грязную посуду и приучу себя сразу же убирать одежду в шкаф, а не кидать на стул, — зачем-то пообещала она сама себе, хотя сейчас посуда и кофточки были явно не самой главное проблемой….
Лина услышала, как в двери медленно поворачивается ключ, и вскочила на ноги. Однако она почувствовала в душе отнюдь не радость оттого, что ее обещания самой себе подействовали, а, напротив, сковывающий все тело ужас. Мурашки побежали между лопаток, сердце ухнуло куда-то вниз живота. Узница проглотила комок в горле, и ей на секунду показалось, что у нее от страха пропал голос.
Линаеще раз лихорадочно оглядела комнату. Некуда бежать и негде прятаться. Будь что будет! Только бы еще разочек увидеть Петра! Она вдруг я особой ясностью поняла, как сильно любит своего мужа. Но одновременно, удивляясь себе, Лина вдруг подумала, что и этого типа, ну, Башмачкова, хорошо бы тоже хоть разочек еще увидеть… Все-таки он старался как мог скрасить ей несколько дней в «Пальме» и….
Но додумать эту мысль она не успела. Дверь отворилась, и вошел… Лина подняла глаза, охнула и без сил опустилась в кресло, застеленное белой клеенкой.
Волк в овечьей шкуре
У входа молча стоял и в упор смотрел на нее тот, кого она еще несколько минут назад ни за что не могла бы представить в этой роли. «Врачи-убийцы» из «Скорой», «Черная вдова», бармен Веселин… Да кто угодно, только не он… А вдруг у нее длится тягучий наркотический сон, и она сама все еще спит на холодной кушетке в «Скорой»?
Лина закрыла глаза, потом медленно-медленно их открыла. Ничего не изменилось. Та же комнатушка с казенными белыми стенами, те же стул, стол и кресло. Даже та же муха жужжит у окна. Она поморгала глазами, но гость не исчез. Напротив, он по-прежнему спокойно, даже вызывающе, стоял в проеме двери и смотрел, не мигая на пленницу. Лина вдруг с удивительной ясностью поняла: это не сон. Тот, кто вошел сейчас к ней — он и вправду — с «теми». На их преступной стороне. Этот человек пришел сюда не для того, чтобы спасти ее, а чтобы запугать или, может, даже…
Додумать страшную мысль Лина не успела.
— Ну, привет-привет, добрая русская подруга моей жены, — насмешливо сказал Володя. Лина вздрогнула от звука его красивого голоса с легким акцентом. Красавец-болгарин произнес приветствие так буднично, словно они сейчас находились не в месте ее заточения, а на залитом солнцем пляже. — Давай-ка сядем здесь и поговорим спокойно, без истерики, — предложил он.
«Ваша мама пришла, молочка принесла», — вспомнила вдруг Лина сказку про волка и семерых козлят. Перед ней сейчас как раз сидел такой волк-оборотень, притворявшийся прежде бедной козочкой. Типичный случай. Такое бывает не так уж и редко. Но ведь он не такой уж и однозначный, этот красавчик. Где-то в глубине души у него есть и хорошие качества — любовь к его родной Болгарии, жалость и сострадание к Ханне… Надо будет напомнить тому типу о прежних разговорах и спорах, но вначале…
— Где мой муж? — спросила Лина, сузив глаза, как взбешенная кошка. Она не собиралась подхватывать насмешливый тон этого негодяя. — Куда ты дел его? Я не буду ни о чем разговаривать, пока не увижу Петра…
— Ты увидишь мужа, когда выполнишь мои условия.
Болгарин сел на стул напротив Лины и уставился на пленницу, не мигая. Наверное, он не раз слышал от женщин о магической силе своих глубоких черных глаз. Но Лине виделись в этих глазах уже не глубина и тайна, а более простые вещи — жестокость и алчность. В общем, они сидели и молча смотрели друг на друга почти целую минуту, словно играли «в гляделки». Лина огромным усилием воли заставила себя не отвести взгляд. Она так легко не сдастся, пусть даже не надеется…
— Вначале ты выполнишь мое условие и приведешь сюда Петра, — тихо потребовала она. — Иначе у нас не получится нормальной беседы…
— Ты что, до сих пор не поняла, тетенька? Условия здесь ставлю я, — в голосе Володи зазвенел металл, а черные южные глаза потемнели еще больше. Ловким, почти незаметным движением он поймал муху, по-прежнему жужжавшую в комнате, и сжал ее в кулаке. Жужжание вмиг прекратилось. Болгарин разжал ладонь и брезгливым щелчком смахнул задушенное насекомое на землю. Лине стало страшно. Пленница, которой она еще несколько минут назад искренне завидовала, была мертва.
«А у Башмачкова глаза синие, — ни с того, ни с сего подумала Лина, — и добрые…Не то что у этого палача». От таких мыслей ей стало как-то легче.