— Нет, тут совсем другое дело, — продолжила Наташа, понизив голос. — Витька говорил, что их трое было. Они с Вовкой… ну вы его знаете, из соседнего поселка… длинный такой… Так вот: Витька с Вовкой ее видели, а Вовкина девушка Оля — нет. А перед тем, как пойти на озеро, Ольга долго над ними смеялась и говорила, что в бабкины сказки не верит, вот монашка ей и не показалась!
— Ну тогда она никому из нас не покажется, — сделала вывод Аля. — Поднимите руки, кто верит в эту монашку?
Поднялась одна рука — Наташина.
— Хорошо, хоть у остальных головы на месте! — с усмешкой сказала Аля и, резко бросив: — Я домой! — стала подниматься вверх по лестнице.
Все потянулись за ней. Саша ни за что не пошла бы вслед за всеми из принципа, но ими, принципами, иногда приходится поступиться. Во-первых, бабушка наверняка с ума сходит, а во-вторых, оставаться одной на озере, из которого кто-то может вдруг выйти, ей не улыбалось. В темноте и одиночестве можно поверить во что угодно, не только в монашку-грешницу. Даже и в черную-черную комнату, и в гроб на колесиках.
Подниматься сначала казалось легче, чем спускаться. Когда спускаешься, ногу, отнимая от опоры, приходится тянуть вниз, чуть ли не в бездну. Поднимаясь, видишь перед собой только обыкновенные щербатые ступеньки, которые разве что только чуть покруче, чем у лестниц многоэтажных домов.
Через несколько минут Саше стало казаться, что эту крутую лестницу одолеть невозможно, потому что она бесконечна, как эскалатор в метро. Она тратила слишком много усилий, чтобы не отстать от красиловцев, которые, видимо, уже привыкли к этим ступенькам, а потому могли даже переговариваться на ходу. Саша же с трудом переставляла ноги. До верха она добралась не последней только из чистого самолюбия, чтобы ее не записали в слабачки. Но на площадке с припаркованными автомобилями она вынуждена была даже опереться на капот одного из них, чтобы перевести дух. Машина отозвалась диким ревом сигнализации. Саша в ужасе отскочила. Сердце забилось с такой силой, что его стук отдавался даже где-то за ушами.
— Что, притомились столичные ножки? — со смехом спросила Аля.
Саша была даже не в силах ей ответить. Ей на помощь бросился Гендос. Протянул руку и сказал:
— Ты обопрись на меня и не слушай Альку! У каждого, кто первый раз поднимается по ступенькам, сердце чуть не выпрыгивает! А ты молодец! Даже не отстала от нас!
— Я и без опоры себя неплохо чувствую, — с трудом проговорила Саша и, собрав последние силы, пошла вперед, едва переставляя дрожащие ноги.
— Ну вот! Я же говорю, что ты молодец! — обрадовался Гендос и тут же пристроился рядом.
Саша услышала, как за спиной Аля прошипела, видимо, Петру:
— Ну что, все тайны ей выдал, предатель?
И опять Гендос, который тоже не мог этого не слышать, принялся улаживать назревающий конфликт:
— Алька! Ну разве ступеньки — это тайна?! Это наша достопримечательность, которую всем демонстрируют!
Аля окинула его таким взглядом, от которого можно было бы воспламениться, но ничего не сказала. Саша решила, что пришла пора брать командование на себя, и вновь прорезавшимся голосом четко произнесла:
— Пойдем, Гендос! Будешь показывать мне дорогу, а то я ее еще не запомнила.
— Пошли! — обрадовался он и зашагал рядом с ней по асфальту. — Только ты зря называешь меня Гендосом.
— Тебя все так называют.
— Ну… так они меня сто лет знают. Это прозвище мне еще в детстве дали.
— Ты хочешь, чтобы я тебя Геной называла?
— Нет… Дело в том, что я не Гена…
— А кто ж? — удивилась Саша, поскольку никак не могла сообразить, от какого имени можно еще образовать Гендоса.
— Понимаешь, я вообще-то… Генрих…
— Да ну? — Саша даже приостановилась, с интересом разглядывая мощную фигуру и обыкновенное русское лицо со светлыми глазами, белыми ресницами и бровями. Боковым зрением она отметила, что никто за ними не идет, но даже обрадовалась этому. Пусть знают, что ей совершеннейшим образом на них наплевать. Она — сама по себе и будет действовать только так, как считаем нужным. А их глупые тайны ей безразличны. Тем более что Гендос, похоже, выдаст их все разом, стоит ей только попросить.
— Да… Генрих я… Дед рассказывал, что один из наших предков, — начал парень, — приехал в Тулу из Германии еще при Петре I, женился на русской… Так и пошло… Но мальчикам в нашем роду принято давать немецкие имена. Сестренка у меня есть… Так она Катька. А я Генрих… Генрих Оттович Венцель.
— Вот это да! — усмехнулась Саша. — Хайль, Гитлер, значит?
При свете фонарей, освещавших дорогу, было видно, как лицо Генриха Оттовича наливается краской.