Когда он проснулся, его чахлые ноги совсем затекли. Иллирио ел оливки.
— Где мы? — спросил его Тирион.
— Мы еще не покинули Спорные Земли, мой стремительный друг. Скоро дорога приведет нас к Бархатным Горам. Там мы начнем наше восхождение к Гойан Дроэ, над Нижней Ройной.
Гойан Дроэ был городом ройнаров, пока драконы Валирии не обратили его в пепел. Я путешествую по времени с той же легкостью, что и по дорогам, размышлял Тирион, возвращаясь назад к дням, когда драконы правили миром.
Тирион спал и просыпался, и снова спал, и был ли день или ночь — казалось, не имело значения. Бархатные Горы разочаровали.
— У половины шлюх в Ланниспорте сиськи больше, чем эти горы, — сказал он Иллирио. — Ты должен называть их Бархатные Соски.
Они видели круг из стоящих камней; по словам Иллирио, их воздвигли великаны, а чуть позже — глубокое озеро.
— Здесь находился притон разбойников, которые грабили каждого, проходящего этим путем, — сказал Иллирио. — Говорят, что они до сих пор обитают под водой. Они затаскивают под воду и поглощают тех, кто рыбачит на озере.
Следующим вечером они добрались до огромной валирийской статуи, припавшей к земле у дороги. Это была статуя дракона с женским лицом.
— Королева драконов, — сказал Тирион. — Хорошее предзнаменование.
— Она потеряла своего короля, — Иллирио указал на гладкую каменную плиту на которой некогда стояла вторая статуя; сейчас она поросла мхом и цветущим виноградом, — дотракийцы поставили его на деревянные колёса и увезли в Вейес Дотрак.
Это тоже предзнаменование, подумал Тирион, но уже не такое хорошее. Этой ночью, выпив больше обычного, он внезапно запел:
Это были все слова, что он знал, не считая припева. Золотые руки всегда холодны, а женские — горячи. Руки Шаи били его, пока золотые руки впивались ей в горло. Он не помнил, были они горячими или нет. Как только силы оставили ее, удары стали слабее, чем трепетанье крыльев мотылька. С каждым оборотом цепи золотые руки впивались еще глубже. Он отдал бы замок и цепь свою за улыбку и нежный взор. Поцеловал ли он ее в последний раз, после ее смерти? Он не помнил… хотя все еще мог воскресить в памяти их первый поцелуй, в палатке на берегу Зеленого Зубца. Какими сладкими были ее губы.
Он также вспомнил первый поцелуй с Тишей. Она не знала, что делать, так же, как и я. Мы продолжали сталкиваться носами, но когда я дотронулся языком до ее языка, она задрожала. Тирион закрыл глаза, попытавшись представить ее лицо, но вместо этого он видел отца, присевшего в туалете с задранным до пояса халатом. "Куда все шлюхи отправляются", — сказал Лорд Тайвин и арбалет щелкнул.
Карлик перевернулся, зарывшись половинкой носа глубоко в шелковые подушки. Сон разверзся под ним, как колодец, и он бросился в него, позволив темноте поглотить себя.
Слуга купца
"Приключение" воняло.
Корабль мог похвастаться шестьюдесятью веслами, единственным парусом и длинным тонким корпусом, сулившим хорошую скорость. Хоть и маленький, но мог бы сгодиться, подумал Квентин, увидев его, но это было до того, как он поднялся на борт и почувствовал запах. Свиньи, мелькнула первая мысль, но после второго вдоха он изменил свое мнение. У свиней более чистый запах. Здесь воняло мочой, тухлым мясом и нечистотами — это было зловоние гниющей плоти, сочащихся язв и загноивших ран, такое ужасное, что заглушало соленый воздух и запах рыбы в порту.
— Меня сейчас вырвет, — сказал он Геррису Дринкуотеру.
Ожидая хозяина корабля, они изнемогали от жары и несущегося с палубы зловония.
— Если капитан пахнет подобно кораблю, то он примет твою рвоту за благовония, — ответил Геррис.
Квентин уже был готов предложить попытать счастья на другом судне, когда, наконец, появился капитан с двумя матросами гнусного вида. Геррис поприветствовал его улыбкой. Хотя на волантийском он говорил хуже Квентина, их затея требовала, чтобы он выступал от их имени. До Деревянного Городка виноторговца изображал Квентин, но этот маскарад раздражал его, поэтому, сменив корабль в Лисе, дорнийцы поменялись ролями. На борту "Жаворонка" Клетус Айронвуд преобразился в купца, а Квентин — в слугу; после убийства Клетуса, в Волантисе роль господина взял на себя Геррис.