Вино затуманило мой разум. Он научился читать на высоком валирийском, еще сидя на коленях у своего мейстера, хотя то, на чем говорят в девяти Вольных Городах… это скорее уже не валирийский, а девять его диалектов, которые постепенно становились отдельными языками. Еще Тирион знал несколько слов на браавосском и немного болтал на мирийском. А благодаря одному наемнику, которого он знал еще в Утесе Кастерли, на тирошском он мог богохульствовать, обозвать человека мошенником и заказать кружку эля. В Дорне, по крайней мере, говорят на общем языке. Как и дорнийская пища и дорнийские законы, дорнийская речь имела привкус Ройна, но ее можно было понять. Да, Дорн это по мне. Он добрался до койки, хватаясь за эту мысль, словно ребенок за куклу.
Сон никогда не давался Тириону Ланнистеру легко. А на борту этого треклятого корабля и подавно, хотя время от времени он ухитрялся напиваться до такого состояния, что ему удавалось ненадолго отключиться. По крайней мере, ему не снились сны. За его недолгую жизнь их было предостаточно. И о таких глупостях вроде любви, правосудия, дружбы и славы. Как и снов, в которых он становился высоким. Все это было ему недоступно, теперь Тирион это понял. Одного он только не понял — куда отправляются шлюхи.
"Куда все шлюхи отправляются", таковы были последние слова его отца. Его последние слова, и какие слова. Арбалет тренькнул, лорд Тайвин осел назад, и Тирион Ланнистер оказался в темноте, ковыляющим бок о бок с Варисом. Должно быть, он каким-то чудом сумел спуститься по шахте на двести тридцать ступенек туда, где сияли оранжевые угли в глотке железного дракона. Он ничего этого не помнил. Только звук арбалетного выстрела и вонь отцовских потрохов. Даже умирая, он ухитрился меня обгадить.
Варис вел его сквозь туннели, но они не обмолвились и словом, пока не добрались до Черноводной, на которой Тирион одержал великую победу и оставил половину носа. Здесь карлик повернулся к евнуху и тоном, которым человек обычно сообщает о том, что он уколол палец, сказал:
— Я убил своего отца.
Мастер над шептунами был одет как нищенствующий брат: в побитый молью халат из грубой небеленой ткани с капюшоном, который скрывал его гладкие толстые щеки и круглую лысую голову.
— Вам не стоило подниматься по той лестнице, — вымолвил он с неодобрением.
"Куда все шлюхи отправляются". Тирион предупреждал отца не произносить этого слова. Если б я не выстрелил, он бы решил, что это все мои пустые угрозы. Он отобрал бы у меня арбалет, как когда-то отобрал Тишу. Он уже поднимался, когда я его убил.
— Шаю я тоже убил, — признался он Варису.
— Вы знали, кем она была.
— Знал. Но никогда не думал, кем окажется он.
Варис хихикнул:
— А теперь знаете.
Нужно было прикончить и евнуха тоже. Чуть больше крови на его руках, какая разница? Он не мог сказать, что тогда удержало его кинжал. Точно не благодарность. Варис спас его от палача, но только потому, что на него нажал Джейме. Джейме… нет, лучше о нем не думать.
Вместо этого он открыл новый мех с вином и присосался к нему, как к женской груди. Кислое красное сбежало по подбородку и пропитало грязную тунику — ту же самую, в которой он сидел в камере. Палуба раскачивалась у него под ногами, а когда он попытался встать, резко накренилась в сторону и стукнула его о переборку. Это шторм, дошло до него. Или же я напился сильнее, чем обычно. Его стошнило вином, и некоторое время он валялся в луже, размышляя, не утонет ли корабль. Это твоя месть, отец? Неужто Всевышний Отец назначил тебя своей Десницей?
— Такова расплата за отцеубийство, — произнес он под завывания ветра снаружи. Ему показалось несправедливым топить юнгу, капитана, и всех остальных за то, что натворил он один, но когда это боги поступали справедливо? И при этой мысли тьма поглотила его.
Когда он снова пришел в себя, его голова была готова взорваться, а корабль совершал тошнотворные круговые маневры, хотя капитан настаивал, что они прибыли в порт. Тирион попросил капитана заткнуться и слабо брыкнулся, когда здоровенный лысый матрос подхватил его одной рукой и отнес, извивающегося, в трюм, где его дожидалась пустая винная бочка. Она была низкая и маленькая, тесная даже для карлика. Все, на что был способен Тирион — это обмочиться. Его запихнули в бочку вниз головой, так что колени оказались прижатыми к ушам. Обрубок носа ужасно чесался, но руки были сдавлены так сильно, что он не мог даже пошевелиться, чтобы его почесать. Паланкин прямо по моему росту, подумал он, когда забивали крышку. Он услышал крики, когда его поднимали из трюма. При каждом отскоке его череп стукался о дно бочки. Мир завертелся, когда ее скатывали вниз, а потом она остановилась с таким грохотом, что он чуть не заорал. Затем другая бочка врезалась в него, и Тирион прикусил язык.