Карлик сел, сжимая голову руками. Я спал? Подробности сна уже улетучились. Ночи никогда не были добры к Тириону Ланнистеру. Ему всегда плохо спалось, даже на мягких перинах. Он устроил себе постель на крыше каюты "Робкой девы", используя вместо подушки бухту пеньковой веревки. Здесь ему нравилось больше, чем в тесном корабельном трюме: воздух был свежее, а речные звуки куда приятнее, чем храп Утки. Но за удовольствия пришлось платить — палуба была жесткой, и когда он просыпался, его тело ныло и не сгибалось, а ноги затекали и болели.
Сейчас они пульсировали, а икры стали твердыми, как дерево. Он размял их пальцами, попытавшись унять боль, но когда встал, она все еще ощущалась, заставив его измениться в лице. Мне нужна ванна. Его детская одежда воняла, да и он тоже. Другие купались в реке, но Тирион пока не решался присоединиться к ним: некоторые черепахи, которых он видел на мелководье, выглядели достаточно большими, чтобы перекусить его пополам. Костоломы, называл их Утка. Кроме того, карлик не хотел, чтобы Лемора видела его голым.
Деревянная лестница спускалась с крыши каюты. Тирион натянул сапоги и слез на палубу, где возле жаровни расположился Гриф, укутанный в свой плащ из шкуры волка. Наемник сам нес ночную вахту, принимая ее, когда команда ложилась спать, и отдыхая после восхода солнца.
Тирион присел напротив и стал греть руки над углями. Над рекой пели соловьи.
— Скоро день, — сказал он Грифу.
— Недостаточно скоро. Нам нужно продолжать путь.
Если бы это зависело от Грифа — "Робкая Дева" спускалась бы вниз по течению и ночью. Но Яндри и Исилла отказывались рисковать лодкой и плыть в темноте. Верхняя Ройна была полна коряг, застрявших под водой, каждая из которых могла распороть корпус лодки. Но Гриф не желал ничего знать. Все, что занимало его мысли — как бы побыстрее добраться в Волантис.
Взгляд наемника постоянно перемещался, выискивая в ночи… что? Пиратов? Каменных людей? Ловцов рабов? Карлик осознавал, что на реке их подстерегало много опасностей, но Гриф казался Тириону самой грозной из них. Он напоминал ему Бронна, однако тот обладал черным юмором наемника, а вот у Грифа чувство юмора отсутствовало напрочь.
— Я готов убить за чашу вина, — пробормотал Тирион.
Гриф не ответил. Ты умрешь прежде, чем доберешься до вина, казалось, говорили его бледные глаза. Тирион напился до потери сознания в первую ночь на "Робкой деве". На следующий день он чувствовал себя так, словно драконы дрались у него в голове. Гриф увидел, как его рвало через борт, и сказал: "Больше ты пить не будешь".
"Но вино помогает заснуть," — возразил ему тогда Тирион. Вернее, вино спасает от снов.
"Тогда бодрствуй," — ответил неумолимый Гриф.
На востоке первые солнечные лучи заливали небо над рекой. Воды Ройны медленно превращались из черных в синие, под цвет волос и бороды наемника. Гриф поднялся на ноги:
— Остальные скоро проснутся. Палуба твоя.
Соловьи умолкли, запели речные жаворонки. В тростниках и на отмелях показались белые цапли. В небе засияли облака: розовые и фиолетовые, коричневые и золотые, жемчужные и шафранные. Одно облако напоминало дракона. Кто — то однажды написал: "Если человеку довелось увидеть летящего дракона, пусть остается дома и мирно возделывает свой сад, ведь во всем мире нет большего чуда." Тирион почесал шрам и попытался припомнить автора. В последнее время драконы часто занимали его мысли.
— Доброе утро, Хугор, — септа Лемора вышла на палубу. Ее белое одеяние было перехвачено вокруг талии поясом, сотканном из тканей семи разных цветов. Распущенные волосы свободно спадали на плечи. — Как спалось?
— Урывками, милая леди. Вы снова снились мне.
Сон наяву. Он не мог уснуть, поэтому расслаблялся, запуская руку между бедер и представляя себе, как септа скачет на нем, а ее большие груди подпрыгивают в такт.
— Не сомневаюсь, что это был порочный сон. Вы порочный человек. Не хотите помолиться со мной и попросить искупления грехов?
Только если молиться мы будем так, как это делают на Летних Островах.
— Нет, но передайте Деве от меня долгий сладкий поцелуй.
Смеясь, септа прошла на нос лодки, чтобы исполнить свой ежедневный ритуал — утреннее купание в реке.
— Определенно, эту посудину назвали не в вашу честь, — крикнул Тирион, когда она скинула одежды.
— Мать и Отец создали нас по своему подобию, Хугор. Мы должны гордиться своим телом, потому что оно сотворено богами.
Боги, наверное, были пьяны, когда занимались моим телом. Карлик смотрел, как септа Лемора скользнула в воду. Зрелище всегда возбуждало его. В этом было что-то восхитительно порочное — представлять, каково было бы стянуть с септы белые тряпки и раздвинуть ей ноги. Лишить невинности. Хотя Лемора была далеко не так невинна, как казалась. Подобные растяжки на ее животе могли появиться лишь после родов.