Яндри и Исилла встали с первыми лучами солнца и уже занимались своими делами. Яндри проверял оснастку и время от времени бросал взгляды в сторону септы Леморы. Его маленькая смуглая жена не обращала на это внимания. Она подбросила щепок в жаровню на задней палубе, поворошила угли почерневшим клинком и начала месить тесто для утренних лепешек.
Лемора вскарабкалась на палубу, и Тирион наслаждался, глядя, как вода стекает между ее грудей, а гладкая кожа сверкает золотом в утренних лучах. Ей было за сорок, скорее милая, чем красивая, но все еще сохранившая привлекательность. Вожделеть почти так же хорошо, как и пить, решил он. Это заставляло его чувствовать себя живым.
— Видел черепаху, Хугор? — спросила септа, выжимая волосы. — Большую рубчатую?
Лучше всего было наблюдать за черепахами рано утром. В середине дня они опускались на глубину или прятались в ямах вдоль берега, но когда солнце только начинало подниматься, они выплывали на поверхность. Некоторым нравилось плыть рядом с лодкой. Тирион успел мельком увидеть с дюжину различных видов: больших и маленьких, с плоскими спинами и мягкими панцирями, красноухих и зубчатых, коричневых, зеленых, черных, когтистых и рогатых; черепах, чьи ребристые узорчатые панцири были покрыты золотыми, яшмовыми и кремовыми разводами. Некоторые были настолько велики, что могли бы нести человека на своих спинах. Яндри клялся, что ройнарская принцесса имела обыкновение переправляться на них через реку. Он и его жена были с берегов Зеленокровки — пара дорнийских сирот, вернувшихся к Матери Ройне.
— Рубчатую я пропустил.
Я разглядывал голую женщину.
— Бедняжка, — Лемора натянула тунику через голову, — я знаю, ты встаешь так рано в надежде увидеть черепах.
— Я также любуюсь восходом солнца.
Это всё равно что смотреть на деву, встающую голышом из ванны. Одни могут быть симпатичнее других, но все в равной степени полны обещаний.
— Черепахи тоже преисполнены собственного очарования, должен признать. Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем вид двух красиво очерченных… панцирей.
Септа Лемора рассмеялась. Как и у всякого пассажира "Робкой девы", у нее были свои секреты. Она словно приглашала раскрыть их. Я не хочу узнавать ее поближе, я просто хочу ее трахнуть. И это ей тоже было известно. Повесив кристалл септы на шею и уложив его в ложбинке между грудей, она дразнила его улыбкой.
Яндри поднял якорь, стянул один из длинных шестов с крыши каюты и оттолкнулся. Две цапли, вытянув головы, наблюдали, как "Робкая Дева" отплыла от берега, выходя на середину потока. Лодка медленно заскользила вниз по течению. Яндри перешел к румпелю, Исилла переворачивала лепешки. Она поставила железную сковороду на жаровню и выложила на нее бекон. Иногда она готовила лепешки и бекон, в другие дни — бекон и лепешки. Раз в две недели была рыба, но не сегодня.
Пока Исилла отвернулась, Тирион стащил из жаровни лепешку, метнувшись прочь как раз вовремя, чтобы избежать встречи с ее грозной деревянной ложкой. Лучше всего было есть лепешки горячими, обмакивая в масло и мед. Запах жарящегося бекона вскоре выманил из трюма Утку. Он понюхал жаровню, схлопотал от Исиллы ложкой и пошел на корму пустить утреннюю струю.
Тирион проковылял вслед за ним.
— Вот на что стоит посмотреть, — съязвил он, когда они опорожняли свои мочевые пузыри, — карлик и утка, преумножающие силу могучей Ройны.
Яндри захрюкал от смеха:
— Матери Ройне не нужна твоя жидкость, Йолло. Она и так величайшая река в мире.
Тирион стряхнул последние капли:
— Достаточно великая, чтобы утопить карлика, в этом я согласен. Однако Мандер такой же ширины, равно как и устье Трезубца. А Черноводная даже глубже.
— Ты не знаешь эту реку. Вот подожди и увидишь.
Бекон покрылся хрустящей корочкой, а лепешки приобрели золотисто-коричневый цвет. Юный Гриф, зевая, вышел на палубу.
— Всем доброе утро.
Парень был ниже Утки, но его долговязое сложение говорило, что он еще вытянется. Этот безбородый юнец мог бы заполучить любую девку в Семи Королевствах, с синими волосами или без них. Они бы таяли под его взглядом. У Юного Грифа были голубые глаза, как и у отца, но если у того они почти бесцветные, то у мальчишки — темные. При свете лампы они становились черными, а на закате казались фиолетовыми. Ресницы же были длинными, как у девушки.