Звуки становились всё громче.
«Боги, пожалуйста, пусть это не за мной», – молил он, отрывая одну из лапок крысы. За ним давно никто не приходил. Есть и другие камеры, другие пленники. Их крики слышались иногда даже сквозь толстые каменные стены.
«Громче всех кричат женщины».
Он обсосал мясо с лапки и попытался выплюнуть косточку в сторону, но та, вывалившись изо рта, застряла в бороде.
«Уходите, – молил пленник, – идите себе дальше, не трогайте меня, пожалуйста, пожалуйста».
Но как раз в тот момент, когда шаги раздались совсем рядом, их звук вдруг смолк прямо за дверью и звякнули ключи. Крыса выпала у него из рук. Пленник вытер окровавленные пальцы о штаны.
– Нет, – пробормотал он, – не-е-ет. – Перебирая пятками по покрытому соломой полу, он попытался вжаться в угол, в промозглые каменные стены темницы.
Нет ничего ужаснее звука поворачивающегося в замке ключа. В глаза ударил свет, и узник пронзительно вскрикнул, невольно прикрывая лицо руками. Голова так раскалывалась от боли, что он выцарапал бы себе глаза, если бы только осмелился.
«Уберите свет, делайте что хотите, только в темноте, пожалуйста, ну пожалуйста».
– Это не тот, – произнес мальчишеский голос. – Взгляни на него. Наверное, мы ошиблись камерой.
– Последняя камера слева, – ответил другой мальчишка. – Это же последняя камера слева, разве нет?
– Ага. – Молчание. – Что он сказал?
– Похоже, ему не нравится свет.
– А тебе бы понравился, если бы ты так выглядел? – мальчик смачно харкнул. – Ну и вонища от него. Я сейчас задохнусь.
– Он жрал крыс, – сказал второй мальчик. – Смотри.
Первый мальчишка засмеялся.
– Точно. Вот умора.
«Мне пришлось».
Пока он спал, крысы кусали его, грызли пальцы на руках и ногах, и даже лицо, так что он не колебался, когда удалось поймать мерзавку. Выбор был невелик: съешь сам или съедят тебя.
– Да, – пробормотал пленник. – Да, да, я ел их, а они – меня, пожалуйста…
Мальчики подошли ближе, солома мягко зашуршала под их ногами.
– Отвечай, – произнёс один из них – тот, что был поменьше ростом, худенький, но смышленый. – Ты помнишь, кто ты?
От страха всё внутри сжалось, и он застонал.
– Говори. Как твоё имя?
«Мое имя, – стон застрял в горле. Они учили, как его зовут, да, учили, но это было так давно, что стерлось из памяти. – Если отвечу неправильно, то лишусь ещё одного пальца, или даже хуже. Он, он…» – Не надо думать об этом, это невыносимо. Челюсть свело судорогой, а в глаза словно вонзились тысячи иголок. В висках стучала кровь.
– Пожалуйста, – пропищал он тонким и слабым, как у столетнего старика голосом. А может он и правда старик?
«Сколько времени я уже здесь?»
– Уйдите, – пробормотал узник сквозь сломанные зубы и изувеченные пальцы, крепко сжимая веки, чтобы не смотреть на нестерпимо яркий свет. – Пожалуйста, забирайте крысу, только не трогайте меня…
– Вонючка. Тебя зовут – Вонючка. Вспомнил? – сказал более высокий мальчишка, державший в руках факел. У второго парнишки в руках была связка железных ключей.
– Вонючка? – по его щекам покатились слезы. – Я помню. Да, помню, – он открыл и закрыл рот. – Меня зовут Вонючка. Вонючка-колючка. – В темноте имя не нужно, так что его легко забыть.
«Вонючка, Вонючка, меня зовут Вонючка».
При рождении его нарекли иначе. В предыдущей жизни он был кем-то другим, но здесь и сейчас – Вонючкой. Он вспомнил.
И мальчиков вспомнил. Они были одеты в одинаковые серебристо-серые дублеты из овечьей шерсти, украшенные тёмно-синей окантовкой. Оба оруженосцы, обоим по восемь лет, и обоих звали Уолдерами Фреями.
«Да, Уолдер Большой и Уолдер Малый».
Причём тот, что повыше – Малый, а тот, что пониже – Большой, и это ужасно веселило мальчишек и путало всех остальных.
– Я знаю вас, – прошептал он потрескавшимися губами. – Я знаю, как вас зовут.
– Пойдёшь с нами, – приказал Уолдер Малый.
– Ты нужен его светлости, – добавил Уолдер Большой.
От страха у него свело живот.
«Они всего лишь дети, – подумал пленник. – Двое восьмилетних мальчишек».
Он точно справится с двумя восьмилетками. Даже ослабший, как сейчас, он мог бы выхватить факел, отобрать ключи и кинжал, висевший на боку Уолдера Малого, и сбежать.