Одежда на нём сгнила и выцвела, покрылась пятнами мха, местами её источили черви, но было видно, что когда-то она была чёрной.
– Я много кем был, Бран. Теперь я таков, каким ты меня видишь, и сейчас ты понимаешь, почему я не мог придти к тебе… иначе как во снах. Я долгое время наблюдал за тобой, наблюдал тысячей глаз и одним. Я видел твое рождение, так же как и рождение твоего лорда-отца. Я видел твой первый шаг, слышал твое первое слово, был частью твоего первого сна. Я наблюдал за твоим падением. И сейчас ты, наконец-то, пусть и с опозданием, пришёл ко мне, Брандон Старк.
– Я здесь, – сказал Бран, – но только я сломан. Сможешь ли ты… сможешь ли ты исправить меня… то есть, мои ноги?
– Нет, – ответил бледный лорд. – Это выше моих сил.
Глаза Брана наполнились слезами. «Мы проделали такой долгий путь». По пещере разносилось эхо подземной реки.
– Ты никогда не сможешь ходить, Бран, – пообещали его бледные губы, – но ты полетишь.
Глава 14. Тирион
В кои-то веки он не ворочался, а просто лежал без движения на груде старых мешков, служивших ему постелью, прислушиваясь к ветру в снастях и к плеску реки за бортом.
Над мачтой повисла полная луна. «Она следует за мной вниз по реке и следит, словно какой-то огромный глаз», – несмотря на тепло пахнущих плесенью шкур, которыми укрылся Тирион, у него по коже побежали мурашки. «Мне нужно выпить чашу вина. А лучше – дюжину». Но скорее луна ему подмигнёт, чем этот паскуда Гриф даст ему промочить горло. Вместо этого карлик вынужден был пить воду, ночью – обречен на бессонницу, а днём на пот и дрожь в руках.
Карлик сел и сжал голову руками. «Мне что-нибудь снилось?». – Но все воспоминания об увиденном сне улетучились.
Ночи никогда не были нежны с Тирионом Ланнистером. Ему не спалось даже на мягких перинах. На «Скромнице» же он обустроил себе постель на крыше надстройки – с бухтой пенькового троса вместо подушки. Здесь ему нравилось куда больше, чем в тесном трюме. Воздух был посвежее, и речные звуки приятнее, чем храп Утку. За эти удобства пришлось расплачиваться: крыша была жесткой, и проснувшись, он ощущал боль и ломоту во всём теле, а ноги сводило судорогой.
Теперь их кололо, икры отекли и были на ощупь твёрдыми, как камень. Он помассировал, пытаясь избавиться от судороги, но когда он встал, то поморщился от боли. – «Мне надо помыться». Его детская одежонка провоняла, и сам он тоже. Остальные часто купались в реке, но пока что он к ним не присоединялся. На отмелях он видел черепах такого размера, что они могли бы перекусить Тириона пополам; Утка прозвал их «костегрызами». Кроме того, он не хотел, чтобы Лемора видела его голым.
Вниз с крыши вела деревянная лестница. Тирион натянул башмаки и спустился на корму, где у железной жаровни, закутавшись в волчью шкуру, сидел Гриф. Наёмник нёс ночную вахту в одиночестве – он вставал, когда весь остальной отряд укладывался в постель, и шёл спать с восходом солнца.
Тирион присел на корточки напротив и погрел руки над углями. За рекой пели соловьи.
– Скоро день, – сказал он Грифу.
– Ещё нескоро. Нам нужно плыть дальше.
Будь на то воля Грифа, «Скромница» шла бы по реке день и ночь, но Яндри и Исилла наотрез отказались рисковать судном и плыть в темноте. На Верхнем Ройне было полно топляков и коряг, любая из которых могла продырявить корпус «Скромницы». Гриф и слышать об этом не хотел. Он хотел в Волантис.
Взгляд наёмника постоянно блуждал, высматривая в ночи... – «Что? Пиратов? Каменных людей? Охотников за рабами?». – Карлик знал, на реке были свои напасти, но сам Гриф казался Тириону гораздо опаснее, чем любая из них. Он напоминал Тириону Бронна, хотя у того было присущее наёмникам висельное чувство юмора, а у Грифа никакого чувства юмора не было и в помине.
– Убил бы за чашу вина, – пробормотал Тирион.
Гриф не ответил. – «Ты умрешь, прежде чем успеешь её осушить», – казалось, говорили его блеклые глаза. В первую свою ночь на «Скромнице» Тирион напился в стельку. На следующий день, когда он проснулся, у него в голове точно воевали драконы. Гриф поглядел, как карлика рвёт за борт, и сказал:
– Больше ты пить не будешь.
– Вино помогает мне уснуть, – запротестовал Тирион. «Я топлю в нём свои сны», – мог бы добавить он.
– Значит, бодрствуй, – неумолимо ответил Гриф.
На востоке небо над рекой окрасил первый бледный свет дня. Воды Ройна потихоньку сделались из чёрных синими – в тон волосам наёмника. Гриф поднялся на ноги.