Ходор тоже увидел их.
— Ходор, — захныкал он, не желая идти дальше. Но девушка остановилась, чтобы они смогли ее догнать, и в неподвижном свете факела Бран понял, что змеи были всего лишь белыми корнями, такими же как тот, об который он ударился головой.
— Это корни чардрев, — сказал он. — Помнишь сердце-древо в богороще, Ходор? Белое дерево с красными листьями? Дерево не может причинить тебе вред.
— Ходор.
Ходор устремился вперед, вслед за их провожатой и ее факелом, в глубины земли. Они прошли еще одну развилку, затем еще одну, после чего оказались в пещере, огромной, как большой чертог Винтерфелла. Каменные зубы свисали с потолка, еще больше их росло из пола пещеры. Дитя леса в своем лиственном плаще легко прокладывала путь среди них. Время от времени она останавливалась и нетерпеливо махала факелом, словно хотела сказать: "Сюда, сюда, быстрее".
Там было еще множество проходов и каменных чертогов, Бран слышал, как справа от него капает вода. Когда он обернулся, чтобы посмотреть в ту сторону, он увидел глаза, смотрящие на него. Это были яркие глаза с вертикальными зрачками, отражающие свет факела. Еще Дети Леса, подумал Бран, девушка не единственная. Но, кроме этого, он вспомнил сказку Старой Нэн о детях Генделя.
Корни были повсюду, изгибаясь, они проникали через землю и камни, сужали проходы или сплетались, образуя крыши. Все цвета исчезли, внезапно понял Бран. В мире остались только черная земля и белые корни. У сердца-древа в Винтерфелле были корни толщиной с ногу великана, но здесь встречались корни намного толще. И Бран никогда не видел их в таком множестве. Наверное, наверху была целая роща чардрев.
Свет снова исчез. Дитя леса, хоть и была маленького роста, двигалась очень быстро. Ходор поспешил за ней, но что-то хрустнуло у него под ногами. Он остановился так резко, что Мира и Жойен чуть не врезались в него.
— Кости, — сказал Бран. — Это кости.
Пол прохода была усыпан костями птиц и животных. Но встречались и другие кости, крупные, которые могли принадлежать великанами, и небольшие, которые могли быть костями детей. По обе стороны от них в каменных стенах были вырезаны ниши, из которых смотрели черепа. Бран увидел череп медведя и череп волка, полдюжины человеческих черепов и столько же — великанов. Все остальные были маленькими, необычной формы. Дети леса. Корни росли вокруг черепов и прорастали сквозь них. На некоторых сидели вороны, следившие за проходящими людьми блестящими черными глазами.
Последняя часть их долгого пути во тьме была самой крутой. Ходор проделал последний спуск сидя, подпрыгивая и скользя вниз по сломанным костям, грязи и камням. Девушка ждала их внизу, стоя на краю естественного моста над зияющей бездной. Бран услышал, что внизу бежит вода. Подземная река.
— Мы должны перейти на ту сторону? — спросил Бран. Мысль об этом пугала его. Если Ходор поскользнется на узком мосту, они будут падать очень долго.
— Нет, мальчик, — сказала Дитя. — Обернись.
Она подняла факел повыше, и свет изменился. На мгновение огонь стал оранжевым и красным, заполнив пещеру теплым светом. Но затем цвета исчезли, оставив лишь черный и белый. Сзади вздохнула Мира. Ходор обернулся.
Перед ними бледный лорд в черном как смоль одеянии сидел, как на троне, среди переплетенных корней чардрева, которые окутывали его высохшие члены, обнимали его, как мать обнимает младенца.
его тело было как скелет, одежда сгнила. Сначала Бран принял его за еще одного мертвеца, он гнил так долго, что корни проросли сквозь него. Кожа была белой, за исключением родимого пятна, тянувшегося от шеки к шее. Его белые волосы были тонкими и такими длинными, что касались земли. Корни обвивали его ноги как змеи. Один из корней проходил через сухую плоть его бедра и пронзал плечо. Темно-красные листья оплетали его череп, лоб был покрыт серыми пятнами грибов. Немного кожи оставалось, она обтягивала его лицо, твердая и жесткая, но сквозь нее то тут, то там проглядывали желто-коричневые кости.
— Ты трехглазый ворон? — Бран услышал свой голос. У трехглазого ворона должно быть три глаза. У него был только один, и тот - красный. Бран чувствовал, как этот глаз смотрит на него, блестя, как лужа крови в свете факелов. На месте второго глаза из пустой глазницы рос тонкий белый корень, спускаясь по щеке к шее.
— В… ворон?
Голос бледного лорда был бесстрастен. Губы двигались медленно, будто он забыл, как складывать слова.
— Да, когда-то. Черный наряд и черная кровь.
Его одежда сгнила и прохудилась, покрылась мхом, её проели черви, но некогда она была черной.
— Я был многими, Бран. Теперь я то, что ты видишь, и теперь ты поймешь, почему я не мог к тебе прийти… кроме как в снах. Я долго наблюдал за тобой, наблюдал тысячей глаз и одним. Я видел твое рождение, а до этого — рождение твоего лорда-отца. Я видел твой первый шаг, слышал твое первое слово, был в твоем первом сне. Я смотрел, как ты упал. А теперь ты, наконец, пришел ко мне, Брандон Старк, хотя уже поздно.
— Я здесь, — сказал Бран, — только я искалечен. Ты… ты вылечишь меня… то есть мои ноги?
— Нет, — сказал бледный лорд. Это не в моей власти.
Глаза Брана наполнились слезами. Мы проделали такой длинный путь. В камере отдавался эхом шум черной реки.
— Ты никогда не будешь ходить снова, Бран, но ты будешь летать, — пообещали бледные губы
ТИРИОН
Долгое время он не шевелился, лежа неподвижно на куче старых мешков, служивших ему постелью, прислушиваясь к ветру в снастях и плеску реки о корпус судна.
Полная луна плыла над мачтой. Она преследует меня вниз по реке, наблюдая за мной, как огромный глаз. Несмотря на теплоту затхлых кож, которые покрывали его, дрожь прошла через карлика. Мне нужна чаша с вином. Дюжина чаш вина. Но скорее Луна начнёт подмигивать, чем сукин сын Грифф позволит утолить его жажду. Вместо этого он напился воды, и был осужден на бессонные ночи и дни в поту и ознобе.
Карлик сел, cжимая голову руками. Я спал? Все вопоминания об этом исчезли. Ночи никогда не были добры к Тириону Ланнистеру. Он плохо спал даже на мягких перинах. На Робкой Деве, он устроил себе постель на крыше каюты, используя вместо подушки бухту пеньковой веревки. Здесь ему нравилось больше, чем в тесном корабельном трюме. Воздух был свежее, и речные звуки приятнее, чем храп Утки. Но за удовольствия надо платить: палуба была жесткой, и когда он проснулся, тело его ныло и не сгибалось, а ноги затекли и болели.
Они пульсировали, икры стали твердыми как дерево. Он растер их пальцами, пытаясь угомонить боль, но когда он встал боль была все еще ощутимой, заставив его измениться в лице. Мне нужна ванна. Его мальчишеская одежда воняла, как и он сам. Другие купались в реке, но он не присоединялся к ним. Некоторые черепахи, которых он видел на мелководье, выглядели достаточно большими чтобы перекусить его пополам. Костоломы называл их Утка. Кроме того он не хотел чтобы Лемора видела его голым.
Деревянная лестница спускалась вниз с крыши каюты. Тирион натянул свои сапоги и спустился на палубу, где сидел Грифф, укутанный в плащ из шкуры волка, рядом с жаровней. Наемник сам нес ночную вахту, поднимаясь когда его команда ложилась спать и отдыхая после восхода солнца.
Тирион присел напротив него и стал греть свои руки над углями. Над рекой пели соловьи.
— Скоро день, — сказал он Гриффу.
— Не скоро. Мы должны бы двигаться.
В представлении Гриффа, "Робкая дева" должна была спускаться вниз по течению ночью, также как и днем, но Яндри и Исилла отказывались подвергать риску лодку в темноте. Верхний Ройн был полон выступов и коряг на дне, каждый и которых мог порвать "Робкой деве" корпус. Грифф не хотел слышать об этом. Все что он хотел, был Воллантис.
Глаза наемника постоянно двигались, выискивая в ночи….что? Пиратов? Каменных людей? Ловцов рабов? На реке было опасно, карлик знал, но Грифф сам по себе представлялся Тириону более опасным чем любой из них. Он напоминал Тириону Бронна, но тот хотя бы обладал черным юмором наемника, которого Грифф был лишён начисто.