– Сноу, – настаивала луна.
Белый волк убегал от этого зова, мчась в пещеру ночи, где скрылось солнце. Его дыхание стыло клубами в морозном воздухе. В беззвёздные ночи огромный утёс был чёрен, как камень, тёмной громадой возвышаясь над широким простором, но когда выглядывала луна, он сиял тусклым светом и льдом, подобно замёрзшему водопаду. Волчья шуба была густой и косматой, но когда вдоль ледяной громады дул пронизывающий ветер, не спасал даже такой мех. На другой стороне ветер был ещё холоднее, и волк чувствовал это. Там находился его брат – серый, пахнущий летом.
– Сноу. – С ветки упала сосулька. Белый волк повернулся и обнажил зубы.
– Сноу! – Деревья перед ним расступились, и волк ощетинился.
– Сноу, Сноу, Сноу! – Он услышал хлопанье крыльев.
Вылетевший из тьмы ворон с глухим стуком опустился на грудь Джона Сноу, скрежетнув когтями.
– Сноу! – каркнула птица прямо ему в лицо.
– Я слышу. – Комната была тёмной, а тюфяк – жёстким. Серый свет сочился сквозь ставни, предвещая ещё один тусклый холодный день. – Вот как ты будил Мормонта? Убери свои перья подальше от моего лица. – Джон выпростал руку из-под одеял, чтобы согнать птицу. Ворон был крупным, старым, взъерошенным, наглым и совсем не боялся людей.
– Сноу! – прокричал он, взлетев на столбик кровати. – Сноу, Сноу!
Джон сгрёб подушку и кинул, но птица вспорхнула раньше. Стукнувшись о стену, подушка порвалась, и всё её содержимое разлетелось по комнате. Как раз в этот момент в дверной проём просунулась голова Скорбного Эдда Толлетта.
– Прошу прощения, – произнёс стюард, не обращая внимания на облако перьев, – принести м’лорду завтрак?
– Зерно, – прокаркал ворон. – Зерно, зерно.
– Зажарь ворона, – предложил Джон, – и принеси полпинты пива.
Джон до сих пор не привык к тому, что стюард приносит ему еду и накрывает на стол. Не так давно он сам подавал завтрак лорду-командующему Мормонту.
– Три зёрнышка и один зажаренный ворон, – сказал Скорбный Эдд. – Отлично, м’лорд, только Хобб уже сварил яйца, чёрную колбаску и приготовил печёные яблоки с черносливом. Печёные яблоки просто превосходны, если не считать чернослива. Лично я бы чернослив есть не стал. Как-то раз Хобб нафаршировал им курицу вместе с каштанами и морковью. Никогда не доверяйте поварам, милорд. Нашпигуют тебя черносливом, когда ты этого меньше всего ожидаешь.
– Позже. – Завтрак мог подождать, а Станнис ждать не станет. – Сегодня ночью происшествия в лагере с пленными были?
– Нет, м’лорд, с тех пор, как вы поставили охранников присматривать за другими охранниками.
– Хорошо.
Под Стеной заперли тысячу одичалых – пленников Станниса Баратеона, захваченных во время разгрома орды Манса Налётчика. Среди заключённых находилось много женщин, и некоторые охранники выкрадывали их из-за частокола, чтобы согреть свою постель. Так поступали все подряд: люди короля, королевы, даже кое-кто из чёрных братьев. Мужчины есть мужчины, а это были единственные женщины на тысячу лиг вокруг.
– Сдались ещё двое одичалых, — продолжил Эдд. – Мать с девочкой, вцепившейся в её юбку, и с закутанным в мех младенцем, но он был мёртв.
– Мёртв, – повторил следом ворон. Это было одно из любимых птичьих словечек. – Мёртв, мёртв, мёртв.
Каждую ночь к ним прибивалось всё больше вольного народа – голодные и полузамёрзшие создания, спасавшиеся бегством во время битвы под Стеной только для того, чтобы приползти назад, осознав, что им негде больше укрыться.
– Вы допросили мать? – спросил Джон. Станнис Баратеон разгромил орду Манса Налётчика и захватил в плен самого Короля-за-Стеной… Но за Стеной всё ещё оставались одичалые: Плакальщик, Тормунд Великанья Смерть и ещё тысячи других.
– Да, м’лорд, – ответил Эдд. – Но она знает лишь то, что ей удалось бежать во время битвы и спрятаться в лесу. Мы досыта накормили её овсянкой и отправили за забор, а младенца сожгли.
Сожжение мёртвых детей перестало волновать Джона Сноу, а вот живых – другое дело. Он вспомнил: «Два короля, чтобы пробудить дракона. Сперва отец, потом сын, чтобы оба умерли королями». Эти слова прошептал один из людей королевы, когда мейстер Эйемон промывал ему раны. Джон отмахнулся, посчитав их всего лишь горячечным бредом раненого, но мейстер Эйемон придерживался другого мнения.