Смелость девушки удивила Зарека. Значит, она разгадала его блеф и доверилась ему. Он никогда в жизни не принял бы напиток из рук незнакомца, и был ошарашен тем, что Астрид выпила шоколад.
Зарек почувствовал, как растет его уважение к ней. Эта женщина была крепким орешком — ему пришлось это признать.
Но, в конечном счете, отвага не играла никакой роли. Она приведет лишь к ее смерти, если Танатос найдет их раньше, чем Зарек успеет уйти.
Когда он вспомнил демона или Даймона или чем там еще могло являться существо, которое послали, чтобы убить его, в глазах Темного Охотника появилось выражение усталости.
Все это время Темные Охотники считали, что именно Ашерон был тем гончим псом, который выслеживал и убивал отступников.
Правду знали лишь Тени, блуждающие по земле. Сущности, лишенные души и тела, знающие лишь неутолимые голод и жажду.
Они чувствовали мир, но никто не мог ощутить их.
Зарек понимал, что это значит. Он испытывал тоже самое двадцать шесть лет своей смертной жизни.
Только в тот момент он предпочел бы мир, не подозревающий о его существовании. Всякий раз, когда окружающие понимали, что он рядом, они бросали свои дела, чтобы преумножить его мучения.
Сходили со своего пути, чтобы ранить или унизить его.
Ярость затопила Зарека, выражение глаз стало еще более резким. Охотник оглядел дом, где каждая деталь кричала о богатстве Астрид. Когда Зарек был человеком, такая женщина, как она, плюнула бы ему в лицо, лишь за то, что он перешел ей дорогу. Он был настолько ниже ее, что его избили бы, посмей он поднять на нее взгляд.
Посмотреть ей в глаза было бы равносильно смерти.
«Этот раб беспокоит вас, госпожа?»
Зарек вздрогнул от нахлынувших воспоминаний.
Когда ему было двенадцать, он все еще был достаточно глуп, чтобы поверить братьям, когда на рынке они указали ему на женщину.
— Это твоя мать, раб. Разве ты не знал? Дядя освободил ее в прошлом году.
— Почему бы тебе не подойти к ней, Зарек? Может быть, она сжалится над тобой и тоже освободит.
Слишком молодой и глупый, чтобы что-то понимать, Зарек вглядывался в женщину, которую они ему показали. У нее были такие же черные волосы, как у него, и прекрасные голубые глаза. Он никогда не видел свою мать. Никогда не знал, что она такая красивая.
Но глубоко в его душе она была даже прекраснее Венеры. Зарек представлял ее рабыней, такой же, как он сам, не смеющей пойти против воли господина. Он придумал целую историю о том, как его вырвали из ее рук после рождения. Как она плакала, умоляя вернуть его.
Как каждый день она тосковала по своему потерянному сыну.
Как его отдали безжалостному отцу, который мстительно держал ребенка подальше от ее заботливых рук.
Зарек был уверен, что она полюбит его. Все матери любят своих детей. Вот почему другие рабыни не могли ничего дать ему. Они берегли свою еду и привязанность для своих собственных детей.
Но эта женщина…она была его.
И она будет любить его.
Зарек бросился к ней, обнимая, рассказывая, кто он и как сильно любит ее, но теплого приема не получил. У этой женщины не было никакой материнской привязанности.
Мать глядела на него с отвращением и ужасом. Ее губы жестоко скривились, когда она прошипела:
— Я заплатила той шлюхе хорошие деньги за твою смерть.
Братья смеялись над ним.
Она отвергла его, и Зарек был настолько раздавлен этим, что не мог двигаться и дышать. То, что собственная мать подкупила другую рабыню, чтобы убить его, полностью опустошило мальчика.
Когда к ним приблизился солдат, чтобы спросить, не беспокоит ли ее Зарек, она безразлично произнесла: «Этот никчемный раб коснулся меня. Я хочу, чтобы его избили за это».
Даже два тысячелетия спустя ее слова эхом отдавались в ушах. А перед глазами стояло безжалостное выражение лица, когда она развернулась, оставив сына на милость солдат, с радостью исполнивших ее приказ…
«Ты ничтожен, раб. Вообще ни на что не годен. Ты недостоин даже помоев, которыми питаешься. Если нам повезет, ты сдохнешь, сохранив пищу на зиму для раба, обладающего хоть какой-то ценностью».
Зарек зарычал, когда воспоминания захватили его. Не в состоянии справиться с болью, которую они причиняли, он выпустил на волю свои силы. Все лампочки в доме разлетелись вдребезги, в камине взревело пламя, едва минуя Сашу, лежащего рядом. Со стен попадали картины.
Зарек хотел лишь остановить боль…
Астрид закричала, когда по ушам ударили незнакомые звуки.
— Саша, что происходит?