«Да».
Но это было не так — и, кажется, Саша это чувствовал. Астрид была напугана, как никогда в жизни.
Много столетий она судила и выносила приговоры. Бесчисленные преступники и преступницы проходили перед ней — богохульники, предатели, убийцы.
И никто из них ее не пугал. Не вызывал желания бросить все и бежать к сестрам за защитой.
Это удалось только Зареку.
В нем ясно ощущалось безумие. Что-то больное и опасное. Но и к этому Астрид было не привыкать: среди ее подсудимых не раз встречались психопаты, за масками благородных героев прячущие ледяное сердце и черную, злобную душу.
Зарек таким не был.
Он не скрывал свою ярость — он дал ей выплеснуться, мощно и разрушительно.
И все же — ее он не тронул.
Только постарался напугать. Дать понять, что он опасен, чтобы она держалась от него подальше.
Что все это значит?
Ей вспомнились слова Ашерона: «...слушай свое сердце».
Что творится в сердце у Зарека?
Глубоко вздохнув, Астрид постаралась «нащупать» Зарека своим шестым чувством.
И, как и в прошлый раз, не смогла его найти. Как будто он так привык скрываться, что теперь не отражался ни на одном радаре. Даже на усовершенствованном радаре Судьи.
«Где он?» — спросила она у Саши.
«Где-то в комнате, скорее всего».
«А ты?»
Саша подошел и сел у ее ног.
«Артемида права. Этот парень — угроза всему человечеству. Что-то с ним не так».
Астрид задумчиво почесала его за ухом.
«Не знаю. Ашерон выбил у Артемиды разрешение на то, чтобы Зарека судила я. Он не стал бы делать этого просто так. Только глупец станет заключать сделки с Артемидой, не имея на то серьезных причин, а Ашерон вовсе не глуп. Должно быть, в Зареке есть что-то хорошее. Или...»
«Это ничего не значит, — фыркнул Саша. — Ашерон всегда защищает своих».
«Может быть...»
Но Астрид знала: Ашерон вмешивается лишь тогда, когда знает, что так будет лучше для всех. Во всех предыдущих судах над сбившимися с пути Темными Охотниками он не участвовал. Но сейчас попросил, чтобы Зарека судила именно она.
А девять веков назад не позволил казнить его за уничтоженную деревню...
Если бы Зарек действительно представлял опасность, Ашерон не стал бы его защищать. Не настоял бы на том, чтобы ему сохранили жизнь. Наконец, не отдал бы Астрид в полное его распоряжение.
Она должна верить Ашерону.
Ей больше ничего не остается.
Зарек сидел в кресле-качалке, невидящим взором глядя в окно на падающий снег. После взрыва ярости он прошелся по дому, собрал и выбросил разбитое стекло, повесил на место картины. Теперь в доме снова царил порядок, покой — и глубокая тишина.
Когда же кончится эта метель? Как ему отсюда выбраться?
Вдруг в холле зажегся свет.
Зарек заморгал, ослепленный его ярким сиянием. Астрид ничего не видит — зачем ей его включать?..
В коридоре послышались мягкие шаги. Астрид направлялась в гостиную. Зареку хотелось выйти, заговорить с ней, хоть что-нибудь сказать, но какой в этом смысл?
Да он и не мастер болтать. Ведь его слова никогда никого не интересовали.
Так что он предпочитает помалкивать.
Саша!
Ее мелодичный голос прозвенел у него в сердце тонко и болезненно, словно разбитое стекло:
Сиди здесь. Я разожгу камин.
Он готов был вскочить, чтобы ей помочь, но усилием воли заставил себя остаться в кресле. Прошли времена, когда он прислуживал богачам. Раз она хочет разжечь камин, значит, вполне способна сделать это самостоятельно!
Да, разумеется, он быстрее найдет растопку, и руки его привычны к тяжелой работе.
А у нее руки маленькие, хрупкие.
Нежные руки, предназначенные для ласки...
В следующий миг, сам не понимая, зачем это делает, он уже спешил в гостиную.
Здесь Астрид, присев перед камином, неуклюже старалась засунуть в очаг крупное полено и не обжечься.
Он молча взял ее за плечи и попытался отстранить.
Она ахнула от удивления.
Уйди с дороги! — прорычал Зарек.
Я не стояла у тебя на пути! Ты сам сюда пришел!
Она не двигалась с места; тогда он молча поднял ее на руки и пересадил в стоящее рядом темно-зеленое кресло.
Что ты делаешь? — изумленно воскликнула она.
Ничего. — Вернувшись к камину, он за несколько секунд разжег огонь. — Удивительно: у тебя денег полно, и не можешь нанять прислугу!
Мне не нужна прислуга. Я все могу сделать сама.
Вот как? — с искренним удивлением отозвался Зарек. — Как же тебе это удается?
Очень просто. Беру и делаю все, что мне нужно. Я не слабая, не беспомощная и ненавижу, когда со мной обращаются, как с инвалидом!
Гордая принцесса? — В глубине души он вновь почувствовал к ней уважение. Там, где он вырос, женщины, подобные ей, никогда ничего не делали для себя сами. Их обслуживали существа низшего сорта — такие, как Зарек.
Почему ты все время называешь меня принцессой?
А кто ты еще? Папочкина и мамочкина принцесса, любимая дочка, которую балуют, холят и лелеют... разве не так?
Откуда ты узнал? — нахмурилась она.
Да у тебя это на лбу написано. Ты из тех, кому жизнь все преподносит на блюдечке. С самого рождения ты получала все, что хотела.
Не все.
Да ну? И чего же тебе недоставало?
Зрения.
Зарек умолк: слова его тяжелым камнем упали ему на сердце.
М-да... это верно. Быть слепым — радости мало.
Тебе-то откуда знать?
Со мной такое случалось.
Глава 6
Ты был слепым? — удивленно переспросила Астрид.
Зарек не ответил. Он сам не понимал, как это у него вырвалось. Никому — даже Джессу — он не рассказывал о своей тайне.
Только Ашерон знал об этом, а Ашерон, к счастью, умел хранить секреты.
Не желая углубляться в свое прошлое, страшась новой боли, которую могут принести воспоминания, Зарек молча встал, развернулся и, с грохотом захлопнув за собой дверь, вышел из комнаты. Ему хотелось переждать бурю в одиночестве, не опасаясь ни выдать свои тайны, ни причинить кому-либо боль.
Однако, сидя в кресле, Зарек думал не о прошлом.
Не воспоминания наполняли его мозг, а совсем недавние образы: легкий цветочный аромат, смешанный с запахом смолистого дерева, нежная кожа, бледная щека, слипшиеся мокрые волосы, правильное лицо — женственное, зовущее...
Эта женщина не отвернулась от него. Не кривилась, не смотрела на него с презрением.
Удивительная девушка! Будь он другим человеком, быть может, вернулся бы сейчас в гостиную, поболтал бы с ней, развлек, рассмешил. Но Зарек не умел веселить людей. У него было чувство юмора — точнее, злого сарказма; но вот шутить, отвечать улыбкой на улыбку — особенно женщине...
Раньше он не задумывался о том, что ему этого недостает.
До сегодняшней ночи.
«Ну что? Ты вынесла приговор?»
Астрид едва не подпрыгнула, услышав в мозгу голос Артемиды. Каждую ночь, с самого первого дня, когда она притащила Зарека домой, Артемида изводила ее этим вопросом, и Астрид уже чувствовала себя, словно Жанна д'Арк, преследуемая голосами в темнице.
«Еще нет. Артемида, он едва пришел в себя».
«Да что ты так тянешь? Пока он жив, Ашерон себе места не находит, а я не выношу, когда он в таком состоянии. Приговори этого мерзавца, и дело с концом!»
«Почему ты так стремишься от него избавиться?»
В воздухе повисло молчание. Астрид думала уже, что Артемида ее покинула, но тут богиня заговорила снова. И дала неожиданный ответ:
«Ашерон не выносит чужих страданий. Особенно страданий своих братьев-Охотников. Пока Зарек жив, Ашерон не знает покоя. А я что бы там Ашерон обо мне ни думал — вовсе не забавляюсь его мучениями».
Такого Астрид никак не ожидала! Даже не представляла, что ее кузина может сказать что-то подобное. На Олимпе Артемида прославилась многим, но ни доброта, ни сострадательность, ни способность думать о ком-то, кроме себя, среди ее добродетелей не значились.