Он оторвался от двери, и лесная хижина растаяла у него за спиной, но звуки веселого пира еще звенели в воздухе. Зарек бессильно опустился на колени в снег. Ветер хлестал его по лицу, метель запорошила волосы и ресницы.
Он прикрыл глаза, словно не мог больше слышать доносящегося издали шума и смеха.
Мне никто не нужен, — шептал он. — Мне ничего от вас не нужно.
И вдруг, как часто бывает во сне, все снова изменилось: теперь Зарек оказался у дверей своего собственного дома.
Ветер стих, утихла и метель. Стояла тихая, ясная ночь.
Астрид! — ее имя он выдохнул, словно молитву. — Как бы я хотел, чтобы ты была со мной!
При этих словах Астрид застыла, боясь шевельнуться. Никогда прежде он не произносил ее имени, и в его устах оно звучало, как музыка.
Он поднял взор в темное небо, где мерцали миллионы звезд.
«Хотел бы я знать, зачем звезды светятся, — проговорил он задумчиво, вновь цитируя «Маленького принца». — Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою».
Зарек вздохнул. Обхватив руками колени, он продолжал неотрывно всматриваться в звездное небо.
Я нашел ее — свою звезду. Она — сама красота, само очарование. Сама доброта и милосердие. Мой теплый огонек посреди бесконечной зимы. Хрупкая — и сильная. Отважная — и нежная. Но я не могу к ней прикоснуться. Никогда не осмелюсь.
Астрид, затаив дыхание, слушала его поэтическую речь. Сама она никогда не задумывалась о том, что ее имя по-гречески означает «звезда».
Но Зарек об этом вспомнил.
Может ли быть убийцей человек с таким поэтическим даром?
Астрид, — повторил он задумчиво. — Моя Цирцея. Но Цирцея превращала людей в животных, а ты сумела сделать человеком дикого зверя.
И вдруг его охватил гнев: он яростно топнул ногой, взметая снег.
Что я за идиот! Мечтаю о звезде, которая никогда мне не достанется!
И он снова с тоской устремил глаза в небо.
Ни одному человеку не суждено дотянуться до звезды. А я даже не человек!
И, закрыв лицо руками, он зарыдал.
Астрид почувствовала, что больше этого не вынесет. Она хотела вырваться из его сна, но не могла этого сделать без помощи М'Адока.
Ей оставалось лишь стоять рядом с Зареком, следить за ним, быть немой свидетельницей его невыносимого горя.
В жизни он иной. Железный человек, способный выдержать любой удар. Невозможно себе представить, чтобы он расклеился или проявил какие-то чувства, кроме гнева. А подойти к нему вплотную, прикоснуться, утешить, ободрить просто немыслимо.
Только во сне Астрид открылись потаенные глубины его сердца. Его ранимость. Его хрупкая красота.
Только теперь она по-настоящему поняла то, чего этот человек никогда никому не показывал.
Его нежную, поэтическую душу, глубоко оскорбленную людской злобой и равнодушием.
Всей душой Астрид желала облегчить его страдания! Взять его за руку и повести за собой в мир, в котором он не будет изгоем. Показать, что и он может потянуться к кому-то и не будет отвергнут.
Ни разу за все столетия своей жизни, ни к одному из своих подсудимых Астрид не испытывала того, что сейчас чувствовала к Зареку. Он затронул какую-то глубинную часть ее существа, — прежде Астрид и не подозревала о ее существовании!
И больше всего он задел ее сердце. Сердце, которое, как она боялась, заледенело навеки.
Но теперь оно снова билось, жарко и взволнованно — ради него.
Нет, она не может больше стоять и смотреть на его муки!
Не раздумывая о том, что делает, Астрид перенеслась в его хижину и распахнула дверь...
Сердце Зарека на мгновение замерло в груди, когда, подняв глаза, он увидел перед собой ее небесное лицо.
Нет, не небесное — прекраснее любых небес!
Никогда еще, ни в одном сне никто не отворял ему запертую дверь.
Но теперь это сделала Астрид.
Она стояла в дверях, ласково улыбаясь ему. Светло-голубые глаза ее больше не были слепы — она смотрела прямо на него. Смотрела жарким, призывным взглядом.
— Входи, Зарек. Входи и позволь мне тебя согреть.
Не думая, что делает, он вскочил и сжал ее протянутую руку. Наяву Зарек никогда, ни за что не осмелился бы до нее дотронуться, но ведь это сон!
Рука ее была теплой. Почти горячей. На миг ему показалось, что ее прикосновение обжигает.
Она обняла его обеими руками, притянула к себе. Зарек застыл, пораженный неведомыми прежде ощущениями. Близостью и теплом ее тела, ее дыханием на своей замерзшей щеке. Мягкой девичьей грудью, прижатой к его груди.
Так вот каково это — обнимать женщину! Боги, что за чудо!
Он закрыл глаза, всем своим существом впивая это новое, неведомое наслаждение. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного!
Какая же она мягкая и нежная!
Вдыхая ее теплый, сладкий запах, он спрашивал себя, что с ним. Быть может, это нирвана?
Или рай?
Не все ли равно? Зарек точно знал одно: впервые в жизни ему хотелось грезить вечно.
Не выпуская его из объятий, Астрид накинула ему на плечи теплое одеяло.
Зарек взял ее лицо в ладони, прижался щекой к ее щеке и снова замер в блаженстве.
Он даже не представлял себе, что женская кожа может быть такой мягкой, нежной... такой влекущей.
Тепло ее щеки растопило леденящий холод. Он чувствовал, как постепенно согревается все его тело, даже сердце, казалось, навеки заточенное во льдах.
Астрид вздрогнула, ощутив, как щетина Зарека царапает ей кожу, почувствовав на своей щеке его дыхание.
Его нежданная нежность тронула ее до глубины души.
Она знала: в жизни ему не случалось ни встречаться с нежностью, ни дарить ее самому, но тем не менее он держал ее в объятиях бережно, словно хрупкую вазу.
— Ты такая теплая! — прошептал он ей на ухо. Дыхание его пощекотало ей кожу, и от этого по телу пробежала сладостная дрожь.
Откинув голову, он смотрел на нее, словно на несказанную драгоценность. Затем осторожно провел костяшками пальцев по ее щеке. В полночно-черных глазах его было столько счастья и муки, словно он боялся, что в любой миг она может растаять у него в руках.
Он неуверенно тронул кончиком пальца ее губы.
Знаешь, я еще никогда никого не целовал.
Это признание ее потрясло. Такой красавец — и ни разу не целовался?!
Глаза его вспыхнули.
Астрид, я хочу тебя! Хочу взять тебя, горячую и влажную! Хочу смотреть в твои глаза, когда я буду тебя трахать!
Это грубое словцо заставило ее поморщиться. Конечно, в реальности Зарек именно так бы и выразился; но от спящего Зарека, от Зарека-какой-он-есть-на-самом-деле, она ожидала иного.
Ведь теперь она знала, что скрывается за грубым обличьем его угрюмого вида и дурных манер.
То, чего он хотел, было запрещено для Астрид. Судьям не дозволялась физическая близость с подсудимыми.
Только однажды — с Майлзом — она едва не переступила опасную черту. Но в тот раз у нее хватило мудрости и воли воспротивиться искушению. И много раз с тех пор она благодарила за это судьбу.
Однако с Зареком все было сложнее. Что-то в этом человеке зацепило ее так, как не трогало ничто и никогда прежде.
Глядя в его черные глаза, полные огня и страдания, она словно видела перед собой его раненое сердце...
Он никогда не знал доброты.
Не знал, что это такое — тепло любящих рук.
Едва ли Астрид смогла бы это объяснить, но всей душой она желала стать его женщиной и сделать его своим мужчиной. Хотела сжать его в объятиях и показать ему, что это значит, когда тебя принимают с любовью.
Но тогда ты не сможешь больше быть Судьей!
Не все ли равно? Эта работа давно ей постыла. И теперь для нее имел значение только Зарек.
Если сейчас она протянет ему руку, быть может, Зарек научится доверять людям.
Быть может, ей удастся достучаться до глубин его сердца. Показать ему мир, в котором добрую, любящую душу не нужно прятать от людей. Убедить, что не все вокруг желают ему зла.
Теперь она наконец окончательно поняла, чего хотел от нее Ашерон.