— Это касается Патриции.
— Что с ней? Где она?
— Мистер Стоунхэм вам все объяснит лично. Могу только сказать, что ваша дочь жива и здорова. Он должен поговорить с вами.
Быстро одевшись, Дэнни прошел за клетчатым к поджидавшему их лимузину.
На предназначенной для частных самолетов взлетной полосе стоял, готовясь вырулить, «Боинг 747» с выведенными по борту золотыми буквами «ПАТРИЦИЯ», и Дэнни почему-то возмутило, что имя его дочери украшает исполинское брюхо лайнера. Один из стюардов (их было не меньше четырех, не считая других членов экипажа) быстро провел его через несколько салонов, поднимаясь по ступенькам все выше, через полностью оборудованный кабинет с компьютерами, телефонами и факсами, через библиотеку, целиком, казалось, вывезенную из замка эпохи Тюдоров, через столовую и гостиную с цветами, свежими фруктами, хрустальными графинами, а потом открыл перед Дэнни дверь в роскошно обставленную спальню, где на широкой кровати лежала заботливо приготовленная шелковая пижама.
— Быть может, перед сном вам угодно будет отужинать? Повар может приготовить омлет, стейк, — все, что пожелаете.
Дэнни молча покачал головой.
Стюард начал объяснять ему назначение разноцветных кнопок на спинке кровати, но Дэнни, не дослушав, выслал его и, как был одетый, рухнул на кровать. Голова гудела от утомления, и не давала покоя мысль: «Какую новую пакость припас ему Джи-Эл?»
Он не мог поверить, что на самолете Стоунхэма, лежа на его кровати, летит к нему на Лонг-Айленд. Все произошло так стремительно, что он не успел ни о чем задуматься. Да он и не хотел думать — он хотел увидеть Патрицию.
Он принялся нажимать кнопки, чтобы погасить свет, но вместо этого высветился во всю стену телеэкран, на котором появилась карта Соединенных Штатов — маленький красный самолетик, двигаясь по ней, отмечал маршрут. Дэнни закрыл глаза, попытался уснуть, но мысли отгоняли сон. Самолетик был уже возле Невады. В нижней части экрана вспыхивали и гасли цифры — скорость 640 миль/час, высота — 47 000 футов, время полета — 4 часа 5 минут, температура за бортом — 42 градуса. Он снова закрыл глаза и, должно быть, все-таки уснул, потому что, когда в следующий раз глянул на экран, самолетик пульсировал уже за Небраской, а «время в пути» составляло 2 часа 10 минут.
В аэропорту Кеннеди, залитом ярким утренним солнцем, прямо к трапу был подан лимузин, рванувший с места, как только за Дэнни закрылась дверца. Он устало откинул голову на подголовник: неужели всего шесть часов назад он мирно спал у себя дома, в Беверли Хиллз? Манера мистера Стоунхэма вести дела поражает воображение.
Автомобиль остановился, водитель открыл перед ним дверцу, и Дэнни увидел, что его привезли не на Лонг-Айленд, а на Манхэттен. Он стоял на углу Парк-авеню и 77-й улицы, у входа в госпиталь «Ленокс Хилл». Неужели что-нибудь с Патрицией? Но клетчатый сказал, что она жива-здорова… Человек в белом, не произнося ни единого слова, повел его за собой и поднял на лифте в реанимационный блок.
В палате было полутемно, и потому издававшие через равные промежутки времени отрывистое гудение высокого тона экраны мониторов, на которых непрерывно возникали ломаные линии, казались до жути живыми. Кровати были поставлены полукругом и отделены одна от другой неплотно задернутыми шторами-ширмами так, что сестры могли наблюдать за больными.
Дэнни с трудом узнал Стоунхэма. Его красное лицо обрело теперь бледно-желтый оттенок, а от носа и рук тянулись какие-то прозрачные зеленоватые трубки. Один только взгляд водянистых глаз оставался прежним. Слабый хрипловатый голос произнес:
— Я вас не люблю. Очень не люблю.
— Взаимно, — коротко ответил Дэнни. — Зачем вы меня вызвали?
— Слушайте внимательно и не перебивайте, — с одышкой произнес Стоунхэм. Судя по всему, говорить ему было трудно. — Хочу предложить вам сделку…
— «Сделку»? Я не ослышался?
— Я же просил… не перебивать!
«Даже бессильно распластанный на кровати, он сохраняет свою властность», — подумал Дэнни.
— Я откажусь от приобретения контрольного пакета «ЭЙС-ФИЛМЗ», уничтожу все, что мне удалось узнать о вас, и… — он превозмог приступ кашля, — сохраню вашу мерзкую тайну.
Дэнни ждал… что с него потребуют за это?
— С одним условием… — медленно падали слова, отвечая на его безмолвный вопрос. — Патриция никогда не узнает о том, что вы — еврей.
Дэнни грубо засмеялся, чувствуя, как что-то вскипает в нем:
— Забавно. От такой сделки не отказываются, да? Еще недавно вы хотели раструбить на весь мир о моей «мерзкой тайне». А теперь желаете сохранить ее. Я своей дочерью не торгую. Делайте что хотите.