Аборигены — чудесные люди, я со многими уже успел подружиться. Но таких друзей, как ты, у меня нет и больше не будет.
Благослови тебя Бог.
Двое самых близких ему людей находились так далеко от него: Рой — в Австралии, Патриция — в Швейцарии. Как только пройдет премьера, он улетит туда… Наконец-то они будут вместе! Они поездят по стране, поплавают по Женевскому озеру, наговорятся всласть. А о чем же они будут говорить?
Старинные часы в углу гулко отбили пять сдвоенных ударов. Сейчас зрители рассаживаются по местам. Он специально назначил просмотр так рано, чтобы присутствующие, как следует выпив и закусив, не дремали в креслах. Пять часов — это начало сумерек, это время его героя… Именно в пять начинался и спектакль в Зальцбурге.
Ему не сиделось на одном месте, и он поднялся. Надо бы вернуться на студию, а там ажиотаж — наверно, и машину некуда будет приткнуть…
Дэнни выключил зажигание, минуту сидел неподвижно, потом резко выскочил, через боковую дверь вошел на студию и по пустынным коридорам двинулся к просмотровому залу. По стенам висели рекламные плакаты к шедеврам былых лет — «Мост через реку Квай», «Лоуренс Аравийский», «Этой ночью случилось»… Как было бы хорошо, если бы в эту изысканную компанию попал и его «Человек».
Он приник ухом к двери. Тишина. Смотрят, затаив дыхание. «Господи, дай…» — прошептал он и отошел.
Вернувшись к машине, он попытался поудобнее устроиться в кресле, но то и дело менял позу, ежеминутно смотрел на часы, пытаясь представить себе, какая сцена идет сейчас на экране. Без десяти семь должен был начаться эпизод, снятый с вертолета, — финал фильма.
Вскоре он услышал голоса. С бьющимся сердцем Дэнни вылез из машины, стал так, чтобы она его загораживала, и прислушался к разговору тех, кто выходил из студии.
— Что это за чушь?
— Еще занудней чем «Прошлым летом в Мариенбаде».
— Да уж, желающие посмотреть этот шедевр без труда поместятся в телефонной будке.
Дэнни почувствовал на плече чью-то руку и, повернувшись, взглянул в добрые, сочувствующие глаза Милта.
— Ну что, — шепотом, как ребенок, спросил он, — никуда не годится?
— Дэнни, — Милт крепче стиснул его плечо. — Как не годится? Очень даже годится! Весь вопрос в том, для кого это годится? Кто пойдет на этот фильм?
— Вы слишком много времени провели в Европе, — раздался голос Арта Ганна. — Мы даже не можем начать рекламную кампанию. — Зажав сигару в углу рта, он со смехом покачивал головой. — Нет, ну ты подумай, Милт: наверно, он решил получить приз в Каннах, — смастерил кино, понятное только шестерым безработным интеллектуалам, которые почешут языки в бистро.
— Ладно, Арт, — сказал Милт, немедленно становясь на защиту друга. — Еще не все потеряно. Мы что-нибудь придумаем.
— Чего тут придумывать? Обошелся фильм, слава Богу, дешево, а по договору Дэнни обязуется снять еще одну картину. Так что не унывайте, Дэнни, и готовьтесь запуститься с «Париж-рок».
Он отошел. Перекрывая рокот мощных моторов разъезжавшихся со стоянки машин, вдруг чей-то голос пропищал дурашливым фальцетом: «Челове-е-ек!» Ему отозвался другой, послышался смех. Дэнни вглядывался в сгущавшуюся тьму, но ничего не видел.
Потом голоса смолкли.
— Поедем к Чейзену, поужинаем, — предложил Милт.
— Не хочется, — тихо ответил Дэнни. — Спасибо, Милт.
Но тот не уходил.
— Старина, ты сделал блестящую ленту!..
— Кончай, Милт.
— Нет, Дэнни, настоящий шедевр! Высокое кино! Но это — не товар. Сейчас в ходу подземелья, цепи, вампиры…
— «Париж-рок», — с горечью продолжил Дэнни.
Милт взял его под руку:
— Поедем-ка домой.
Войдя, они первым делом направились к бару. Милт налил себе и Дэнни по двойной порции водки. Они молча выпили.
— Хотелось разнообразия, Милт.
Тот быстро наполнил стаканы вновь:
— Ты ведь и тестя своего пытался переубедить! Забудь, Дэнни, все что было, и берись за «Париж-рок». Зарабатывать надо.
В молчании они опорожнили полбутылки.
— Но тебе-то, тебе-то самому понравилось? — спросил наконец Дэнни.
Милт наставил на него стеклышки очков:
— Что понравилось?
— Фильм! «Человек»! — взорвался Дэнни.
— Налей еще.
Дэнни потянулся за бутылкой и неловким движением опрокинул ее. Водка разлилась.
— Можешь ты мне сказать — тебе понравилось то, что я сделал?
Милт тяжело вздохнул:
— Кафка.
— Кафка?
Милт кивнул и отпил глоток.