Ведь среди сверстников не отыскалось желающих дружить с Окаянной. Порой дети бывают значительно более жестоки, чем взрослые. Она всегда чувствовала себя чужой среди своих.
Грустно улыбнувшись воспоминаниям детства, Алекса провела кончиками пальцев по стене перед собой – по острой листве и выпуклым стеблям зарослей бамбука; повторила изгибы искусно изображённой россыпи валунов по краям бурлящего белой пеной ручья; погладила вздыбленный загривок белогрудого медведя, нависшего над пойманной им рыбиной…
Она только начинала понимать, почему Леон назвал это место своим настоящим домом. Убранство его комнаты дышало заботой, создавая для потерявшего всё парня уголок спокойствия и уюта. Здесь его любили. По-настоящему.
Леон тревожно дёрнулся во сне. Его рука на талии Алексы ощутимо напряглась, подтягивая почти выскользнувшую девушку обратно. Прижавшись спиной к его груди, она успокаивающе прикоснулась к его предплечью. Парень что-то неразборчиво проворчал сквозь сон и снова расслабился, оставив её наедине со своими мыслями.
Слишком много мыслей… Противоречивых, создающих путаницу и ввергающих Алексу в смущение. Всегда холодная и сдержанная, как и полагается офицеру ИСБ, рядом с Леоном она становилась совершенно другой – чувственной, пылкой, искренней и порывистой. Впервые в жизни ей по-настоящему хотелось чем-то делиться с другим человеком. Делиться и узнавать его, постепенно подпуская всё ближе и ближе. Она доверяла ему, а он ей…
Но от этого не становилось легче. Скорее наоборот. С тех пор как она вернулась из столицы, минуло уже две недели. И с каждым днём приказ начальства становился всё более невыносимым.
– Привяжи его к себе, Бладштайнер. Привяжи и обеспечь лояльность империи. Любыми способами! – сказал тогда шеф отдела по контролю над иностранцами. – И проследи, чтобы он наконец-то принёс присягу! Иначе мы сами приведём его к ней!
Алекса вздрогнула и прижалась к Леону ещё крепче, словно пытаясь укутаться в его объятия, спрятаться от этих воспоминаний и согреться. На несколько секунд она обрела спокойствие и умиротворённость.
Но мысли не успокоились и лишь сменили русло. Слишком много мыслей… Должна ли она рассказать? И как это сделать, чтобы он не оттолкнул её от себя? Его характер…
Девушка даже поёжилась, представив его неистовство и злость. Ей уже доводилось ощущать их – как со стороны и издалека, так и «изнутри», повторно проживая некоторые эпизоды из жизни Леона. Например, его недавний инцидент с Иланой.
Алекса тяжело вздохнула. И решительно прогнала возникшую в сердце жалость к своему мужчине. Он не нуждался в подобном. И, с её точки зрения, поступил именно так, как должен был. Особенно, если учесть, что был неравнодушен к этой лесной колдунье. Но его ярость, его ненависть к ней в то мгновение были настолько ужасающими, что девушка очень долго не могла избавиться от отголосков того дня.
Встряхнув головой, Окаянная вновь попыталась очистить разум.
– Всё потом. Наслаждайся моментом, дурочка! – отчитала она себя, едва шевеля губами. – Решение придёт, и всё будет хорошо.
Прозвучало наивно и слегка по-детски. Но это временно успокоило её. На несколько секунд.
Слишком много мыслей…
На смену тревогам пришла ревность, ворохнулась и выразила робкий протест против формата сложившихся отношений. Алексе нравилось думать о себе как о будущей жене Леона, но… Ей, как и многим девушкам, хотелось быть единственной и неповторимой. А получалось только неповторимой. Патриархальное устройство мира и брачные традиции в этом плане совпадали в большинстве стран мира – полигамные браки в среде аристократии считались нормой и вряд ли могли кого-то удивить. Бладштайнер предстояло стать первой. И она уже знала о наложнице, той самой китаянке, из-за которой произошло столько всего…
– Сучка! И он тоже хорош! Пригрел змею! – раздражённо фыркнула Алекса себе под нос. Следом вспомнилась госпожа Астахова, с которой она провела незабываемые дни в заключении. Ещё одна… претендентка! – Альфа-самец!..
Остатки сна улетучились. Бесцеремонно сняв с себя руку, она села на кровати и мстительно стянула с парня его часть простыни, служившей им укрытием от ночного холода, по капле проникающего сквозь приоткрытое на проветривание окно. Леон сонно заворочался и, перевернувшись на другой бок, сграбастал в объятия подушку и вновь удовлетворённо засопел. Едва сдержавшись, чтобы не столкнуть его с кровати ногой (люлей-то получать не хочется!), девушка соорудила из простыни нечто вроде римской тоги и аккуратно выбралась из постели.