Первый, которого я ударил, все еще падал, а я уже развернулся к двум другим, отвел согнутую правую руку назад и резко послал ее вперед, пальцы полусогнуты и напряжены, костяшки наружу. Ближе ко мне был высокий. Я опустил правое плечо, покрепче уперся в асфальт правой ногой и двинул ему в живот. Костяшки пальцев глубоко вошли ему в нутро, он издал сдавленный стон. Я двинул его еще раз, но в этот момент у моего правого плеча сверкнуло лезвие ножа.
Я дернулся всем телом в сторону, но недостаточно быстро. Нож скользнул у меня по груди и зацепил ребро. Коренастый повернулся ко мне и снова замахнулся ножом. Теперь острие ножа было слева от меня. Я резким ударом подбил его кисть в сторону и вверх, развернулся к нему на левой ноге, как на оси, и почувствовал, как мое бедро уперлось в него. Правой ногой я сделал шаг в сторону его движения, в это же время я правой рукой захватил его пиджак на спине, просунув руку ему под мышку. Я круто повернулся влево, приподымая его правой рукой и таща левой. Он перелетел через мое бедро, перевернулся в воздухе и рухнул на мостовую. Тут неизвестно откуда возник четвертый и ударил меня так, что я опустился на колени. Он споткнулся и растянулся во весь рост.
Тот, которого я ударил в живот, стоял на земле на четвереньках, а рядом с ним валялся пистолет. Я заметил его, распластался на земле, перекатился и взвел курок. Я еще раз перекатился, встал на колени, обдирая их об асфальт. В правой руке у меня как влитой был пистолет. Так, словно я проделывал это тысячу раз, я взял левой рукой за кожух, оттянул затвор назад и со щелчком дослал его вперед. Одним движением я направил дуло пистолета в того, кто снова бросился на меня, и нажал на спусковой крючок.
Пистолет дернулся ,у меня в руке, выстрел в тишине прогрохотал, словно пушка. Но прицелился я неточно. А потом я увидел, что он бросился не на меня, а прочь. Он несся к машине. А другой, все еще на четвереньках, ретировался в ту же сторону. Тот, у которого был нож, снова был на ногах. И нож снова был у него в руке. Он быстро сделал в мою сторону шаг, потом другой.
Когда до него осталось меньше метра, я выстрелил.
Крупнокалиберный кольт почти уперся ему в грудь, когда я спустил курок. Результат был таким, как если бы я, подпрыгнув, ударил его обеими ногами. Удар тяжелой пули остановил его движение вперед, развернул и отбросил назад. Руки его повисли, нож мелькнул в воздухе и упал на асфальт. Он рухнул на мостовую и застыл неподвижно. Потом дернулся и уткнулся лицом в асфальт.
Справа послышался шум мотора, я повернулся туда. По улице уносился «шевроле». Я даже не слыхал, как завелся двигатель. Правая задняя его дверца была открыта, и в нее влезал человек. Он упал на пол между сиденьями, ноги его торчали наружу. Когда машина перевалила через бордюр, он втянул ноги в кабину и захлопнул дверцу.
Я поднял пистолет, выстрелил по машине и услышал, как пуля впилась в кузов. Я нажимал на спусковой крючок до тех пор, пока не расстрелял все патроны. Затвор остался в крайнем заднем положении, обойма пуста, но я знал, что попал в машину, хотя она, визжа на повороте резиной, свернула за угол.
Несколько секунд я неподвижно стоял на месте. Фонарь неподалеку освещал темное здание, а потом на меня обрушились ощущения: я увидел улицу и деревья, огни и вдали фары машины, идущей в мою сторону. Вдруг я понял, что стою, округлив спину и полусогнув колени, пистолет в руке, а зубы мои стиснуты с такой силой, что болели челюсти.
Я медленно выпрямился, бросил пистолет. Я посмотрел на того, кто лежал на мостовой, и на того, что лежал ничком у кирпичной стены. Я знал, что тот, в которого я стрелял, должен быть мертв, но подошел к нему и коснулся тела. В груди у него была маленькая дырочка, а на спине — невероятно большое выходное отверстие. Пуля прошла насквозь. Он умер в то же мгновение, когда пуля 45-го калибра впилась в него.
Я подошел к другому и попытался нащупать у него пульс на шее. Пульс не прощупывался, я сломал ему шею. Я встал — в горле пересохло, по коже озноб. Я вытянул руки вперед и посмотрел на них. Они слегка дрожали. Мне показалось, что так же у меня дрожит все нутро.
И тут я понял, что, когда эта четверка на меня напала, я не испугался. Может быть, не было времени испугаться как следует, я почувствовал только внезапную тревогу, обострившую внимание и реакцию. Я не боялся во время драки, но я испугался теперь.
Я не знал, кто эти люди, почему они на меня напали... кто я, чем занимаюсь. Не знал даже, как мне удалось уцелеть в этой драке. Если не считать легкой царапины на груди и ребрах и содранной на коленях кожи, я даже не получил серьезных повреждений. Я вспомнил, как легко и привычно передернул затвор пистолета, как рубанул ребром ладони по шее одному из них — он лежал мертвый у моих ног. Ничего хорошего не было в том, что я укокошил двоих, но еще хуже было не знать...
Я тряхнул головой, отгоняя эти мысли, несколько секунд стоял в нерешительности, потом наклонился, взял под мышки того, что лежал у моих ног. Я оттащил труп в калитку в кирпичной стене, положил на газон около двухэтажного дома. Потом быстро снял с него одежду, сбросил травяную юбочку и облачился в темный костюм, принадлежавший покойнику. Ростом он был с меня, так что костюм подошел, только пиджак немного жал в плечах. Ботинки тоже были маловаты, но я все же их надел. Шляпа с короткими полями вполне подошла. Я оставил его лежать в трусах, прикрыл юбочкой для хулы, а потом подошел к другому трупу и обыскал его. Звук сирены заставил меня поднять голову. Он становился все громче, приближался.
Если у первого были какие-нибудь документы, то они находились в пиджаке, который я надел. Поэтому, я обыскал того, который схлопотал пулю, нашел его бумажник и положил его в карман. Если у него и было что-нибудь еще, то у меня не было времени это проверить.
Я выбежал в калитку, повернул вдоль здания и очутился на другой улице. Еще раз повернул и минуты две быстро бежал, а потом перешел на нормальный шаг и шел, пока мне не попалось такси.
Водитель, медленно двигаясь по Капахулу-авеню, спросил:
— Куда?
— Я... отвезите меня в гостиницу, любую.
Я ощупал бумажники у себя в кармане — толстые, открыл — много купюр. Я сказал:
— В хорошую гостиницу, только не в центре.
— "Гавайская деревня" довольно далеко от центра. Хорошее место.
— О'кей!
Было около четырех часов утра, когда мы по мягко изгибающейся дорожке подъехали к внушительному входу в гостиницу. Несколькими минутами позже зарегистрировавшись как Джон Смит, я очутился в комнате на первом этаже, окна которой выходили на горы. Я повесил на дверную ручку табличку: «Не беспокоить», закрыл и запер дверь и посмотрел на себя в зеркало, висевшее в ванной комнате. Синяков не было, нож оцарапал грудь и бок, царапина была здоровой и болезненной, но не мешала двигаться.
Я смыл с тела засохшие морскую соль и кровь, а потом в темноте сел в кресло на балконе. Ветер с океана был сильным и теплым. Я некоторое время размышлял над тем, что произошло, а потом улегся в постель.
Проснувшись, я никак не мог сообразить, что происходит и где я. Комната была незнакомой. Яркие лучи солнца пробивались сквозь раздвижную стеклянную дверь на балкон. Когда я пошевелился, в висках застучало, шрам на груди воспалился.
Потом я все вспомнил.
Гонолулу, Гавайи. Я — «Джон Смит», двенадцати часов от роду. И, принимая во внимание, какие головорезы на меня напали, практически не имеющий шансов стать много старше.
Я принял душ и оделся. В одиннадцать утра я позвонил в бюро обслуживания и заказал стакан апельсинового сока, кофейник кофе и две местных газеты. Я выпил сок, налил чашку кофе и стал просматривать «Гонолулу стар бюллетень» и «Гонолулу эдвертайзер»[15]. Долго искать не пришлось: обе газеты поместили на первых полосах материалы обо мне. Не могло же случиться такого этой же ночью с кем-нибудь еще.