Луна светила неярко, но этого освещения мне хватило, чтобы различать дорогу. Я взял из отделения для перчаток пистолет и фонарь, положил фонарь на сиденье рядом с собой, взвел курок пистолета и положил его там же. Мускулы у меня напряглись, а волосы на загривке ощетинились.
Я свернул налево и скоро увидел впереди свет, а потом очертания автомобиля. Я остановился, вышел из машины и дальше пошел пешком по направлению к этому автомобилю. Это был «империал». Справа до меня отчетливо доносились какие-то звуки.
Я пошел в ту сторону, держа пистолет в правой руке, а фонарь — в левой. Ногой я зацепил какой-то камешек, он покатился по земле. Я замер. Теперь Грей был недалеко от меня. Теперь я ясно слышал, как что-то вонзается в землю, скрежеща по камням. А потом я ощутил запах.
Едкий, сладковатый, тошнотворный запах — запах смерти. Эту сладковатую, отвратительную вонь ни с каким другим запахом не спутаешь. Словно сам воздух гниет и разлагается. Этот запах витает во время войн над полями сражений, а в дни мира — над кладбищами. А сейчас он обволакивал все вокруг, и Грея, и меня. Я двинулся вперед сквозь это зловоние, осторожно ступая, стараясь не производить шума. И тут я увидел его. Он, пригнувшись, копал землю.
Я поднял пистолет и направил на него, держа палец на спусковом крючке. Фонарь я держал перед собой, но в стороне от корпуса. Потом я включил его. Яркий сноп света выхватил его из темноты, на мгновение он застыл неподвижно. Он стоял согнувшись, держа в руках маленькую складную лопатку, лезвие которой наполовину ушло в землю.
Его испуганное бледное лицо резко повернулось ко мне. Рот скривился. Он быстро выпрямился и замахнулся лопатой.
— Стой, Грей! — сказал я.
Он шагнул мне навстречу и изо всех сил метнул лопатку. Она сверкнула в луче света. Я быстро сделал нырок в сторону. Почти вовремя. Рукоятка лопатки ударила меня по левой руке, на мгновение парализовав мышцы, и фонарь упал на камень и погас. Я услышал топот ног.
Когда я пустился вдогонку, прогрохотал пистолет. Вспышки пламени были в мою сторону, но пули пролетали мимо. Я опустился на одно колено и выстрелил туда, где был Грей, потом подождал, прислушиваясь. Взревел мотор его машины, шины заскрипели по земле.
Пока он поворачивал на дорогу, я трижды выстрелил по автомобилю, но он уже набрал скорость, выскочил на проселочную дорогу помчался по ней.
Я не стал за ним гнаться. Достав зажигалку, я щелкнул ею и посмотрел на часы. Было восемнадцать минут первого. Через двадцать семь минут вылетал самолет рейсом Лас-Вегас — Лос-Анджелес, на котором я собирался улететь домой, если удастся. Очень-очень скоро множество бандитов в Вегасе будут охотиться за мной. И они будут знать, где меня искать. Поэтому в данный момент поимка Грея не была главным делом. Главное было уже сделано.
Я отыскал лопатку и подошел к тому месту, где рыл Грей. В несколько движений я отгреб тонкий слой земли. Из ямы показалась рука. Точнее, то, что некогда было рукой. Когда-то она была красивой, гладкой, упругой и теплой, а теперь — почерневшая, вздувшаяся, в багровых пятнах.
Это было нелегко. Мне пришлось задержать дыхание, но сделать это я был должен — посмотреть. С горящей зажигалкой в руке я наклонился поближе. На вздувшейся, в пятнах руке, врезавшись в распухший палец, кольцо свернулось, как живая золотистая змейка. Ее бриллиантовые глазки горели злобными огоньками.
Глава 14
На следующее утро в своей квартире я проснулся поздно, принял душ, побрился, разглядывая в зеркале свои бесчисленные порезы, царапины и синяки. Набор был поистине великолепный.
Но они меня особенно не беспокоили, а беспокоила меня почти постоянная головная боль. Впечатление было такое, словно мой мозг становился все больше или же череп все уменьшался. На мгновение меня развеселила эта мысль: мозг все растет и растет, выпирает из черепа и заполняет всю округу, погребая все под собой.
Но потом идея: Шелл Скотт — «мозг-гигант» показалась мне невероятной, особенно теперь, когда мозгов у меня было заведомо меньше, чем до того, как все это началось. Поэтому я оделся и заставил себя плотно позавтракать, а потом вышел в гостиную.
В Лас-Вегасе вчера ночью я успел на самолет, и все обошлось и там, и в Лос-Анджелесе без неприятностей. Я взял напрокат «крайслер» и поехал домой. И теперь, если не считать царапин и боли в различных местах, я чувствовал себя свежим и отдохнувшим, готовым к финалу, который должен состояться сегодня. Потому что сегодня суббота, празднование годовщины журнала, так сказать, снятие покровов.
Про себя я улыбнулся, представив себе это снятие покровов. А даже если меня убьют, я умру в своем стиле. Так сказать, с музыкой, я это чувствовал. И, насколько известно, это празднество было таким мероприятием, где могло произойти все, что угодно.
Но мне нужна была информация и помощь, я должен был кому-то доверять. Я достал и еще раз перечитал свои записи. Там было сказано, что под псевдонимом Блэкки скрывается некая Сью Мэйфэйр, и был указан ее телефон в Голливуде. Там же говорилось, что Блэкки хорошенькая куколка, но не говорилось, может ли она быть надежным союзником. Но очевидно было, что она, как минимум, не находится в рядах моих врагов. Это хорошо, я не хочу, чтобы тот, кто будет помогать мне, оказался врагом.
Я позвонил Сью Мэйфэйр. Она, похоже, была рада слышать мой голос. Да, она будет на торжестве в доме Уиттейкера, но пораньше, на коктейле для узкого круга. Она с удовольствием поможет мне во всем. Это был довольно странный разговор. Вдруг она, хихикнув, спросила, должна ли она надеть к моему приходу «костюм», но я не имел ни малейшего представления, о чем она говорит. Но так или иначе она сказала, что будет рада видеть меня у себя через полчаса.
Я положил трубку, отыскал в шкафу пузырек с клеем и положил его в карман. Потом я убедился, что пистолет на месте, вырвал из первых двенадцати номеров «В-а-а-у!» цветные вкладки и отправился.
Остановился я около фотоателье «Орел». Гарольд отдал мне увеличенный снимок, уже вставленный в рамку. Снимок можно было повесить на стену, а размером он был полтора на метр двадцать. Описать его можно одним словом — блестяще.
Прелестные линии обнаженного женского тела были нежны и плавны, плоть как бы обтекала жесткие очертания вырезанной из дерева скульптуры Пана. Вытянутые вперед руки Пана как бы готовились обнять восхитительное женское тело, привлечь его к себе, на себя. Одна волосатая нога поднята вверх сверкающим копытом, а на темном лице Пана — выражение развратное и довольное, глаза широко расставлены, они, кажется, знают все тайны мира, а толстые чувственные губы кривятся в сладострастной ухмылке.
Поблагодарив Гарольда, я расплатился с ним, положил фото на заднее сиденье «крайслера» и поехал в магазин спортивных товаров, где купил коробку патронов 45-го калибра. Я полностью снарядил обойму, положил пистолет в карман и поехал, предвкушая что-то непонятное, в гости к Блэкки.
Было шесть тридцать вечера. Блэкки в ярком ситцевом платье, поддерживающемся на гладких плечах узкими бретельками, сидела в углу голубого дивана в ее гостиной. В другом углу сидел я. Каждый держал в руке бокал с виски. Я уже объяснил Блэкки сложившуюся ситуацию. Когда ее первое удивление прошло, она рассказала мне все, что знала. Или, возможно, и не все, потому что она не упомянула о каком-то «костюме» и даже намеком не дала мне понять, почему в своих записях я отзывался о ней с таким энтузиазмом.
Она пригубила виски и сказала:
— Знаешь, Шелл, ты выглядишь и разговариваешь так же, как и прежде. Держу пари, ты ничуть не изменился. — Она улыбнулась. — Я надеюсь на это. Так что же дальше?
— Я хотел бы быть на сегодняшнем торжестве незваным гостем. Но кое-кто из присутствующих с удовольствием всадит в меня пулю, как только увидит.