Это было ужасно, но она это заслужила — Лиза устроилась в машине, направив струю горячего воздуха на свои замерзшие ноги. Шелковое платье, бледно-розовый шедевр от Stella Mccartni, словно старая тряпка, было брошено на заднем сиденье, надеть его Лиза была не в силах, в наспех завязанном кимоно, с наполовину размазанным гримом на лице, босиком и с полотенцем в виде тюрбана на голове, она, сгорбившись, сидела за рулем. Если ее кто-нибудь увидит, то ее отправят прямиком в психбольницу, и, возможно, там ей — самое место, — зло усмехнулась Лиза.
Обычно утро стирало тревоги минувшего дня, делало жизнь яркой и полной смысла, но не в этот раз — Лиза никак не могла пережить катастрофическую встречу с Корниловым: волнение, влечение, страсть и вдруг — злость и холодное презрение. Все выходные девушка провела наедине со своим мрачным настроением, пробежала полсотни километров на беговой дорожке в тренажерном зале, испекла печенье, которое некому было есть, прочитала почти всего Марселя Пруста. Лиза успокаивалась на пару часов, а потом снова возвращалась к сцене в чайном доме: пустые глаза Алексея и его равнодушное «Ничего!». Она не хотела думать о Корнилове как о живом человеке, у которого есть свои мысли, чувства и печали, но все же начинала думать о нем именно так, в циничном поведении мужчины мерещилось нечто большее, чем простая пресыщенность жизнью. В понедельник Лиза проснулась с улыбкой на губах, но, поняв, что все увиденное было лишь сном, загрустила еще больше. Ей казалось, она на самом деле ощущает тепло детского тела на своей груди, а это оказалось лишь фантазией, жалкой холодной фантазией. Лизе снилось, что она стоит у окна, за которым простирается водная гладь, на ней летящее шелковое платье, а на руках крошечный малыш, ему месяца полтора, мальчик. Ребенок закутан в махровое одеяльце, но он высвобождается из него и прижимается к лизиной груди голеньким тельцем. Мальчик теплый, он пахнет присыпкой и молоком, и Лиза знает, что она — его мама, самая счастливая мама на свете. Увы, в действительности она не была ничьей мамой и уже не мечтала ею стать, врачи говорили: при том, что произошло с Лизой раньше, как была проведена операция и как она перенесла ее, шанс забеременеть был 1 на десять тысяч, даже с помощью ЭКО.
Были минуты, когда Лиза уже почти уверяла себя в правильности решения прекратить эту безумную игру с Алексеем, дождаться кончины «Весны» и уйти строить новую жизнь. Понятно, работу с оплатой, равной той, что она имеет сейчас, Лизе не найти, ну и пусть, что-то ведь она сможет найти. Кредит за квартиру она погасила, ну заберет банк ее сияющий Range Rover, ну и пусть. Но потом, спустя несколько минут, Лиза начинала думать, что в отсутствие денег, привычных вещей: туфель по тысяче евро за пару, шелкового белья из последних коллекций, абонемента в лучший фитнес-клуб, регулярных визитов к косметолого-парикмахеру-массажисту у нее не останется ни одной радости в жизни. Девушке становилось бесконечно жаль себя, и она понимала игра с Корниловым будет продолжаться столько, сколько захочет он сам. Где-то в самом потаенном уголке лизиного ума билась мысль о том, что всречи с Алексеем в чайном доме — единственный шанс понять, что явилось причиной его состояния озлобленности и ожесточенности. Тот Алексей, которого она видела в пятницу, ничем не походил на Корнилова семилетней давности. Тогда, в 2004 он был настоящий золотой мальчик, не просто богатый, а удачливый и обаятельный, казалось, способный обогреть и осветить целый мир вокруг.
Из мрачных мыслей Лизу вырвал телефонный звонок, она не хотела отвечать, но, увидев, Катин номер, взяла трубку:
— Привет, дорогая! Как твои дела? Ты не упорхнула из Москвы: Париж-Милан-Нью-Йорк?
— Привет! Увы, я пока в Москве, — Лиза улыбнулась, Катя могла разогнать какую угодно хандру? — А ты? Нежишься на Сардинии, как довольная кошка?
— Неа, Лиза, иди переоденься и, ради Бога, оставь в покое мою горжетку, а то папе придется покупать мне еще одну такую же, — Лиза поняла, что последний пассаж был адресован вовсе не ей, а дочери катиного мужа от первого брака, которая обещала вырасти в великую модницу и кокетку. — В общем, Лиза, как ты понимаешь, мы в Москве и моя старшая дочь намеревается разнести весь мой гардероб.
— Ну, ты не особенно сопротивляйся, будет повод купить новое!
— Точно! Днями буду в Лондоне и устрою великий шопинг, изменю тебе и твоей «Весне», — засмеялась Катя. — Скажи мне, какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
— Да, никаких в общем, кроме педикюра и эпиляции.
— Ну это можно, отменить, — безапелляционно заявила Катя, — походишь еще пару дней со старым педикюром и без эпиляции.
— А ради чего такие жертвы? — улыбнулась Лиза.
— Знаешь, сегодня в «Пушкинском» премьерный показ «Уолл-стрит. Деньги не спят», будут какие-то американские звезды, у нас с Дорофеевым есть приглашения, но мы завтра улетаем в Лондон на переговоры и решили провести вечер дома, а потом у Сергея вся жизнь под знаком «Деньги не спят», так что ему вредно смотреть такое, — Катя снова рассмеялась, — В общем, мы решили, что вместо нас стоит сходить тебе, развлечешься.
— Катя, спасибо, конечно, но я как-то не планировала, — Лиза была не расположена посещать светские мероприятия.
— Лизка, брось, не планировала, значит, запланируешь. И потом это более приятная перспектива, чем эпиляция и педикюр до щекотки.
— Не знаю, — протянула Лиза, — А во сколько, — она, наконец, проявила интерес.
— В 8 начало, давай, не жеманься, соглашайся, — В общем решено — ты идешь, я по дороге в офис закину тебе пригласительный, все, целую, пока, — не дав Лизе вставить ни слова, отключилась Катя.
— Ну, премьера, так, премьера, — с улыбкой, но все же немного обреченно подумала Лиза.
Вдоль всей Тверской растянулась вереница роскошных машин, юные благоухающие создания порхали по ковровой дорожке, молодящиеся светские львицы растягивали губы в хищных улыбках, тут и там мелькали яркие узнаваемые лица гламурной Москвы, Лиза никогда не понимала, чем занимаются все эти люди — в модных журналах под их фотографиями значилось что-то типа «колумнистка», «писательница» или «дизайнер одежды». Лиза под дулом пистолета не смогла бы пояснить, чем занимается «колумнистка», прочитать ни слова из сочиненного «писательницей», ну а уж из дизайнеров одежды она предпочитала только звучные французские, итальянские или, в крайнем случае, американские имена.
Девушка медленно пробиралась сквозь шумную толпу, непроизвольно отмечая, кто во что одет, что куплено в Москве, а, что — за границей, кому нужно прислать приглашение на закрытый показ в «Весну», а кого можно вычеркивать из списка VIP-клиентов по причине прошлогодних туфель или платья. Лиза здоровалась с одними, обменивалась поцелуями с другими, пока не добралась до своего кресла в зале, погас свет, заиграла музыка. Девушка не видела первых кадров фильма — читала mail от Евгения на своем Blackberry, а, когда подняла глаза от телефона, то обнаружила, что почти весь обзор ей закрывает затылок какого-то опоздавшего хама, который вольготно расположился в кресле перед ней. Лиза пересела на пустое кресло, Катя предлагала ей два пригласительных, но Лизе было некого позвать и, когда темноту на экране сменил свет нового дня, в сидящем впереди мужчине с ужасом узнала Корнилова. По ее телу разом пробежала электрическая дрожь, померещилось, что он сейчас обернется и этим свои густым тягучим голосом скажет: «Кейко?! А что ты здесь делаешь». Лиза понимала, Алексей ее ни за что не узнает: грим, костюм, обстановка — ему и в голову не придет, что его продажная гейша и девушка из приличного общества — одно лицо. На секунду ей показалось, что он может узнать в ней ту Лизу из прошлого, и пусть у них была одна только ночь, но она-то его помнит, но потом девушка отогнала эту мысль — она была для Корнилова минутным развлечением, знала это и хотела этого, так что ни о каком узнавании не может быть и речи… Но в глубине души билась мысль о том, как было бы хорошо, если бы он ее все же узнал.
Лизой овладело какое-то странное состояние, нервное и возбужденное одновременно, ее не занимало происходящее на экране — Америка катилась к финансовому кризису и тащила за собой целый мир, в жизни героев разворачивалась драма, а все ее внимание было приковано к сидящему впереди мужчине — он чуть наклонил голову, обменялся какой-то репликой с соседкой слева. Ну еще бы он пришел без женщины — это был бы уже не Корнилов.