— Знаешь, наверное, я должна переживать, что после родов никак не могу вернуться к своему 40 размеру, но мне на это наплевать, — Катя резко повернулась и юбка-солнце ярким вихрем взлетела вокруг ее ног.
— Катя, ты стала только лучше, — Лиза обняла подругу, — В тебе сейчас столько любви и счастья, и 46 размер идет тебе куда больше 40-го, ты стала настоящей, женщиной, мамой!
— Тебе-то легко говорить! — поддразнила Катя подругу и повернула ее к зеркалу, по сравнению с женственными катиными формами Лиза в своей юбке-карандаше и туго зашнурованном корсете поверх белой рубашки казалась тонкой, безжизненной тростинкой.
— Катя, — рассмеялась Лиза, — Ты роскошная, нахальная особа, которой нравится слушать комплименты, девушка пыталась спрятать грусть за веселым смехом и надеялась, что ей это удалось.
— Вот и Дорофеев говорит то же самое, — улыбнулась подруга, — И потом у меня теперь есть постоянный повод покупать что-то новое. Мне же нужно сменить целый гардероб.
Спустя час девушки сидели в уютном кафе на третьем этаже «Весны», из окон виднелась Красная площадь, по Тверской проносились представительские автомобили, москвичи неслись по своим очень «важным» делам, а вездесущие японские туристы щелкали затворами фотоаппаратов. Теперь японцы мерещились Лизе абсолютно везде.
— Лиза, скажи мне, а если в Москве продавать Luis Vuitton, японцы так же будут стоять в очереди, как на Елисейских полях? — девушки не раз наблюдали, как в Париже к магазинам элитных аксессуаров японцев привозили туристическими автобусами, купить сумочку Luis Vuitton было для них такой же целью поездки в Париж, как увидеть Лувр или Нотр-Дам.
— Не знаю, — Лиза улыбнулась словам подруги, — Но, наверное, это хорошая бизнес-идея, — скоро у нее будет масса идей и ни одного способа их реализовать, — с грустью подумала девушка.
— А кстати, про японцев, помнишь, ты вчера интересовалась гейшами, я так и не поняла, к чему был этот вопрос? — не зря Катя несколько лет работала судьей, по части добиваться ответов ей не было равных.
— Да так, просто увидела на полке «Мемуары гейши», вот и заинтересовалась.
— Лиза, у тебя дома и полок-то нет, ты же никак не купишь мебель.
— Я купила диван и кровать, — попыталась уклониться от ответа Лиза.
— Лизка, не увиливай, — Катя помешала ложечкой морковно-свекольный сок с сельдереем, сделала глоток и скривилась, — Это же невозможно пить!
— Да не мучай ты себя этим, — Лиза улыбнулась, отломила кусочек малинового чизкейка и подозвала официанта.
— Шоколадный капучино и шоколадный кап-кейк, — признавая поражение, заказала Катя, Лиза в испуге закатила глаза, а Катя, наоборот, зажмурилась. — Так я что-то не услышала ответ про японок, а? — Лиза поняла, подруга не оставит ее в покое.
Утренний воздух был чистым и прохладным, солнечные лучи отражались от поверхности пруда, тихо журчал фонтан. Это был ее маленький рай. Катя тихо подошла к двери — раньше, до нее, Сергей с дочкой завтракали в столовой, но с ее появлением в их жизни, все стало как-то проще и теплее, теперь они часто ели на кухне. Арина Петровна, их экономка, вначале ворчала, что для завтраков, обедов и ужинов в доме есть специально отведенное место, но потом смирилась. Сергей, катин муж, на это заметил, что переспорить его жену еще никому не удавалось.
— Что пупсы? Все съели? — Сергей обнял Катю за талию и теплым дыханием защекотал ее живот.
— У Матвея уже твой характер, — она села за стол, — Все делает по-своему и это в год.
— Завтра я буду его кормить, — улыбнулся Сергей.
— Если тебя не отвлекут переговоры с Нью-Йорком, — засмеялась Катя, — Что это у тебя? — она бросила взгляд на газету, которую листал муж.
— Мама, давай уже садить, — подала голос пятилетняя Лиза, она была дочерью Сергея от первого брака, и Катя гордилась, что девочка зовет ее мамой, — Будем блинчики есть, а потом я пойду с Матвеем и Варей играть, — Лиза немного картавила и очень этим гордилась.
Катя села за стол, налила себе кофе, положила Лизе блинчик со сметаной и джемом, сделала мужу бутерброд и потянула к себе газету.
— Что там пишут про «Весну»?
— Moscow Building покупает «Весну», — безразлично ответил Сергей и коснулся катиной руки, их детям был почти год, а он не мог поверить в то, что эта женщина принесла счастье в его жизнь.
— Moscow Building, зачем им это? — удивилась Катя.
— Наверное, начнут какую-нибудь стройку, — ответил муж.
— Как стройку? А как же Лиза?
— А что Лиза?
— Лиза же работает в «Весне», что она будет делать?
— Найдет какое-нибудь другое место, — Сергей не понимал катиного беспокойства, и вообще эта ее подруга ему не слишком нравилась.
— А если не найдет? — не унималась Катя, — Баеру ее класса в России не слишком просто найти работу. Что же делать? — беспокоилась она. Сергею было прекрасно известно качество жены переживать за всех и вся.
— Катя, ну что ты так о ней переживаешь? Она же взрослая девочка уже, причем хищница еще та.
— Да никакая она не хищница, Сергей, — Катя подошла к мужу и ласкова обняла его, — Она просто не слишком счастливая, как я была, до встречи с тобой, — она прижалась губами к губам мужа и потонула в его властном поцелуе.
— Мама, папа, ну сколько можно целоваться, — возмутилась их дочь, взрослые отпрянули друг от друга и вернулись к своему завтраку.
— Знаешь, мне тоже на первый взгляд кажется немного странным интерес Корнилова к «Весне», он не тот человек, чтобы просто так совершать какие-то поступки, — подумав, заметил Сергей.
— Ты знаешь его? — Катя промокнула салфеткой губки дочери и подняла глаза на мужа.
— Знаю, лет с 15, после смерти отца и мамы мне очень помогли его родители, я даже какое-то время жил у них.
— Ты общаешься с ним? — Катя уже строила какой-то план.
— Нет и это странно, из Японии он вернулся абсолютно другим, мы виделись пару раз мельком. А вообще мне было бы интересно поговорить с ним, мы общались все время, он собирался приехать на нашу свадьбу, а потом вдруг пропал. — Сергей ненадолго замолчал. — Надо встретиться с Корниловым, — решил он.
Глава 2
Лиза тихо брела к своей машине, в небе стояла полная луна, яркая и безжизненная, «Такая же, как я», — мрачно усмехнулась девушка. Где-то далеко пели птицы, ласково и нежно, но на парковке закрытого мужского клуба стояла мрачная тишина, только низко и беззвучно пролетела белая сова и скрылась в ближайшем лесу. В воздухе пахло чем-то экзотично-сладковатым и порочным. Теперь и она сама была порочной, Лизе казалось, что, когда она смоет слой белой пудры, покрывавшей ее лицо, то увидит эти следы порока, следы чего-то развратного и плохого. Девушка вздрогнула, несмотря на теплую ночь, и почувствовала, как мурашки побежали по телу. Как она теперь сможет быть прежней, как завтра придет на работу и будет заниматься привычным делом? Как она встретится с Катей, доброй и искренней Катей? Как возьмет на руки свою крестницу и посмотрит в ее ясные и серьезные глаза? Лиза подошла к машине, открыла дверь, села за руль — без единой эмоции, как робот, никогда не знавший любви и тепла. Что ей осталось? Зарабатывать и тратить? У нее не будет любящего мужа и чувства маленького тепленького младенца на руках. Она слишком много думает о тепле, наверное, потому что заледенела и снаружи, и внутри. Лиза включила климат-контроль, и салон автомобиля наполнил горячий воздух, ей стало нехорошо, закружилась голова, и потемнело в глазах. Девушка открыла окна и впустила звуки, запахи ночи, где-то ухнула сова, на противоположной стороне парковки сияли черными хромированными боками представительские седаны, на одном из таких полчаса назад уехал Корнилов. В глубине парка в окнах уютных домиков в стиле лжеклассицизма горел свет, слышался женский смех, переходящий в визг, и мужское бормотание. «Гейшу защищают традиции», — Лиза с грустью вспомнила слова своего шефа, визжащих девушек явно не защищали никакие традиции, не защитили они сегодня и ее саму. Нет, конечно, физически она не была близка с Корниловым, но надолго ли? Он смотрел на нее пронзительным жадным взглядом, словно хотел ее уничтожить, испепелить на месте, казалось, Алексей разрушал все ее покровы, слой за слоем снимал тяжелый шелк и этим своим страшным взглядом то ласкал, то ранил. В какие-то моменты Лизе казалось, что его настроение словно по мановению волшебной палочки улучшалось, и в глазах мужчины загорался радостный свет, на губах блуждала улыбка, но затем Корнилов вновь погружался в мрачный мир своих фантазий и дум.