— Поехали в больницу, давай, вставай аккуратно.
Леон едва стоит на ногах, а меня всю трясёт.
— ТЫ НИКУДА НЕ ПОЙДЁШЬ С НИМ. ПУСТИ, АРТЁМ! — орёт Словецкий, но я не реагирую.
Глаза застилают слёзы. Сажаю Леона в машину, прыгая за руль.
— НЕ СМЕЙ!
Спасибо Артёму, который с сожалением смотрит на нас, крепко держа Словецкого. Рядом стоят ещё парни из охраны, готовые прийти на помощь.
— Леон, сейчас всё будет хорошо, слышишь?
— Вот он придурок у тебя, — хрипло смеётся Алаев.
— Силы побереги.
Доезжаем до больницы в рекордные сроки. Нас просят ожидать, но, благо, ждём мы минут пять. Леона уводят, а меня начинает дико трясти. Я яростно стираю слёзы, но они снова появляются. Чувствую, как вибрирует телефон. Увидев номер Марка, сбрасываю, но он настойчиво продолжает наяривать. После череды неотвеченных, мне начинает звонить Артём. Я догадываюсь, кто это на самом деле.
— Да? — продолжая вытирать непрошенные слёзы, поднимаю трубку.
— Дана, девочка моя, в какой вы больнице?
— Нет, — снова истерика лезет наружу. — Не приезжай, пожалуйста. Не надо.
— Дана, я не трону его.
— Нет-нет-нет, пожалуйста, не надо.
— Давай поговорим, — твёрдо произносит, не слыша меня.
— Марк, услышь меня, прошу. Я не хочу сейчас говорить, дай мне успокоиться.
— Когда мы поговорим?
— Я дождусь Леона, отвезу его домой и потом приеду домой, если у меня будут силы.
Если честно, я врала. Я не собиралась говорить с ним сегодня. Мне нужно было хоть немного прийти в себя.
— Если ты не приедешь, я приеду сам, — твёрдо говорит, а я сбрасываю.
Леон выходит через сорок минут.
— Что сказали?
— Перелом двух рёбер, многочисленные ссадины и ушибы.
— Тебе всё выписали?
— Да.
— Господин Алаев, подождите, распишитесь, — протягивает медсестра какую-то бумагу. — Вы точно не помните лица хулиганов?
— Точно, — кивает Леон и морщится.
— Ты не сказал? — уже в машине спрашиваю у парня.
— Сказал, что хулиганы. В целом, почти не соврал. Идиот бешеный.
— Прости, Леош. Я не думала, что до этого дойдёт.
— Ты бы поаккуратнее. А то он вообще невменяемый.
Молчу. Раньше мне казалось, что он не причинит мне вреда, но после сегодняшнего я даже не знаю.
Заезжаю в аптеку и беру всё необходимое для Леона, а затем везу его домой.
— Ты точно в норме?
— Хочешь переночевать со мной, чтобы убедиться? — играет бровями.
— Придурок, — смеюсь я нервно.
Когда он выходит, я остаюсь на распутье, что мне делать и куда ехать. Если я не приеду, то он точно решит, что я ему изменяю где-то не пойми где. Если приехать, то уедем мы снова в больницу, но уже с моим нервным срывом. Решаю поехать к Людмиле Павловне, но предупредить об этом Словецкого. Уже когда стою под её окнами, набираю Марка. Он берёт после первого гудка.
— Да? Ты где?
— Я не приеду, Марк. Я не готова. Останусь сегодня у Людмилы Павловны, только не приезжай, умоляю тебя.
— Дан, нет, пожалуйста, давай поговорим.
— Хватит, — чувствую, как снова начинаю плакать. — Я устала, Словецкий. Я устала, пойми меня. Мне больно.
— Данюш, я больше не буду.
— Ты сейчас как ребёнок говоришь, — нервно смеюсь я. — Просто оставь меня в покое на какое-то время.
— Я всё равно тебя не отпущу. Ты моя.
— Я уже поняла, что я для тебя игрушка без чувств. Только твоя боль важна.
— Это не так.
— Это так. Я хочу расстаться, — наконец выдаю я то, о чём думала всю дорогу.
— Нет, — жёстко отвечает мужчина. — Хочешь подумать — думай. Я не приеду. Но я не оставлю тебя в покое.
— Да пошёл ты, — сбрасываю и отключаю телефон.
Людмила Павловна видя моё состояние пускает без слов. Делает мне чай, даёт успокоительное и я, плача в подушки, засыпаю, успев предупредить, чтобы женщина не пускала его.
Вся ночь проходит в беспокойных снах, и я списываю это на постоянное нервное напряжение. Утром Людмила Павловна слушает мой истерический рассказ, снова делает чай и успокаивает.
— Девочка моя, я не знаю, что тебе сказать. Это больная любовь. Ненормальная. Нужно это искоренять, конечно.
— Да как? Он каждый раз мне обещает, но ничего не меняется. Ладно я, люди же страдают.
— Да, как можно было приревновать тебя к этому шалопаю Леончику, — эмоционально выдаёт. И с этой фразы мне становится дико смешно. Вместе с Людмилой Павловной мы смеёмся во всё горло, но это просто очередная истерика, после которой я плачу. Отменяю все дела на сегодня. И тренировку, и репетицию, и учёбу. Смотрим дурацкие российские сериалы, готовим пирог, пьём чай сто раз за день и много смеёмся. Узнаю у Леона о его самочувствии. Выглянув в окно, вижу машину Словецкого и вздрагиваю. Решаю включить телефон, чтобы знать, что у него на уме. Как только он включается, Марк звонит. Поколебавшись пару секунд, всё же беру.