— Да.
— Даночка, — тихо, спокойно и в какой-то мере безжизненно произносит Словецкий. — Долго прятаться будешь?
— Я не прячусь, — смахнув слёзы, приземляюсь на кровать.
— Никуда сегодня не поехала.
— У меня нет на это ресурса.
— Поговорим?
— Я вчера всё сказала.
— Не принимается. Я же сказал, что не отпущу тебя, — сегодня его тон спокоен.
— Насильно будешь держать?
— Да.
Я снова начинаю плакать. Чего другого я ожидала от него?
— Даже если мне от этого плохо?
— Тебе не будет плохо.
Марк говорил так спокойно, словно тоже был под успокоительными.
— Спокойной ночи, Марк.
Снова отключаю телефон, обещая себе, что завтра точно буду в строю.
Проснувшись как обычно рано, я собираюсь на учёбу. Сегодня у Людмилы Павловны тоже были занятия, поэтому мы выезжаем вместе. Машины Словецкого, к счастью, нет. Постоянно дёргаюсь в страхе, что он вот-вот заявится и утащит меня, но учёба проходит спокойно. Сегодня были занятия в детском доме и, к моему счастью, сюда он тоже не приехал. Далее по плану было выступление в клубе. Приезжаю вся разбитая внутри, но сияющая снаружи. Сегодня из-за перенесённых занятий я приехала поздно, и не репетировала. Макс, видимо, был немного в курсе, поэтому спрашивает:
— Ты точно сможешь?
— Да.
— Может они без тебя?
— Макс, отстань.
— А если что-то случится?
— Если ты не оставишь меня в покое, то что-то точно случится, — злобно бурчу я.
Номер проходит неплохо, но играть сексуальную кошечку, когда внутри так погано — очень тяжело. После номера сразу еду домой, уже заметно расслабившись, но зря. Когда заезжаю во двор, вижу одну из машин Марка, следующую за мной. Что ж, не буду же я вечность бегать. Выхожу, а вместе со мной и Марк, спешащий ко мне. Останавливается напротив, изучая серьёзным взглядом. Его лицо не выражает ровным счётом ничего.
— Поговорим, — не спрашивает, а утверждает.
— Не, себе оставь, — решаю хотя бы кровь попить. — Разговоры свои.
Разворачиваюсь и направляюсь в сторону подъезда, но Словецкий хватает меня на руки и тащит в машину.
— Отпусти! Отпусти меня, Марк! Это не смешно, мне завтра на работу, я устала.
— Можешь поспать, пока едем, — он залазит вместе со мной на заднее сидение, а водитель выезжает со двора.
— Марк, отпусти меня, это не смешно, — вырываюсь я, но он держит меня мёртвой хваткой, а у меня на глаза опять проступают слёзы.
Я не вырываюсь, не говорю, кажется, даже не дышу.
Когда останавливаемся у его квартиры, я продолжаю сидеть с амебным видом, и Марк сам тащит меня в дом. В квартире стоит огромное количество красивых цветов. Словецкий стягивает с меня обувь и куртку, ведёт в гостиную.
Я падаю на диван, а он садится напротив на корточки. Берёт мои ладони в свои руки, начиная целовать. Я продолжаю смотреть перед собой, наблюдая расплывающуюся картинку стены. Словецкий садится на колени, а голову кладёт на мои ноги.
— Прости, — глухо и надломленно просит он. — Прости меня.
Я упорно продолжаю молчать, не касаясь его. Марк тоже спокоен. Просто тихо лежит на моих коленях. У меня чешутся руки, чтобы погладить его и сказать, что всё хорошо, но я устала от ходьбы по кругу.
— Я просто очень сильно люблю тебя.
Но и на это я молчу.
— Скажи хоть что-то, — с каким-то надрывом просит Марк.
— Я всё тебе сказала вчера. Больше ничего не будет.
— Я не отпущу тебя, — он говорит так, словно я какая-то болезнь, с которой он смирился.
— Тогда не жди от меня ничего. Я буду такой. Такой, какой ты меня считаешь. Безвольной куклой.
— Я тебя такой не считаю.
— Хорошо.
— Дана! — кажется, эмоции у Марка просыпаются.
— Что, Марк? — голосом безжизненного робота говорю.
— Дана, прекрати этот цирк! Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Отпустил меня.
— НЕТ!
— Больше ничего не хочу тогда.
— Можешь играть в эту игру, пока не надоест, я тебя не отпущу.
— Хорошо.
Словецкий отходит от меня, а я, немного посидев, иду в душ, а затем молча ложусь спать. Сквозь сон чувствую, как он гладит меня по лицу и волосам, но спать я хочу больше, поэтому никак не реагирую.
С утра меня ждёт завтрак и кофе, но я демонстративно наливаю себе зелёный чай, на что Словецкий усмехается.