— Отлично, — улыбаюсь. — Поехали.
Марк хмурится, чувствуя перемену, но ничего не говорит.
— Дан, что-то не так?
Мне кажется, в моих глазах пылает адское пламя.
— Ты знал, что она здесь будет?
— Кто? — не сразу, но понимает. — А, нет. Я же не слежу за её жизнью. Она просто журналист. Ты что, ревнуешь?
— А есть повод? — выходит слегка раздражённо.
— Нет, конечно. Было бы к кому, — улыбается Марк, целуя в шею, затем ложбинку. — Я жду сюрприз.
— Всё будет, — улыбаюсь.
В квартире я прошу Марка надеть повязку на глаза. Скидываю платье, оставаясь в нижнем белье. Мужчина без колебаний это делает. Толкаю его на кровать, садясь сверху, и раздеваю. Целую и облизываю его кожу. Сбрасываю его штаны, уже видя возбуждение, а затем и трусы.
— Дана, — хрипло от возбуждения говорит мужчина, когда я целую губами его член.
— Одну минуту.
Мажу себя взбитыми сливками, а затем кладу клубнику. Покончив с этим, я цепляю себя наручниками к изголовью кровати.
— Снимай, — тихо говорю.
Марк моментально скидывает повязку, и его глаза горят.
— Ахуенная, — сдавленно произносит он, нависая надо мной. Целует страстно в губы. Затем спускается ниже, доходит до сливок с клубникой, слизывая. Затем доходит до края трусиков. Снимает их, начиная целовать там, а затем языком делать немыслимые вещи, пока я в наручниках извиваюсь. Руки кладёт мне на грудь, крепко сжимая. Доводит почти до оргазма и отстраняется.
— Ты такая вкусная, — тянется к моим губам.
— Марк, пожалуйста.
— Что, моя девочка?
— Люби меня, — просить его два раза не стоит.
Словецкий резко входит до упора, на что я громко вскрикиваю. Наручники сильно сковывают движения, но в тоже время, заводят нас обоих ещё сильнее.
Марк постоянно меняет темп. Целует губы, шею, слегка прикусывает соски, а я сжимаю кулаки, кончая. Словецкий продолжает вколачиваться, и, войдя полностью, глубоко внутри кончает, наваливаясь на меня.
Лежим, пытаясь отдышаться. Марк остаётся во мне и на мне, но даже в этом случае мне его мало.
— Только моя, — шепчет, целуя живот.
— И ты тоже только мой, — устало шепчу.
— Это даже не обсуждается.
На сегодня я спокойна. Видела, как он смотрит на меня и чувствовала, как любит.
Вскоре Марк отстёгивает меня, но одним разом мы не ограничиваемся. Засыпаем лишь на рассвете в объятьях друг друга.
18
Я думала, что что-то изменится на новой неделе, но нет. Марк продолжает пропадать на работе, а я после разговора с Николь не могу найти себе места. Ищу на нём следы от помады, пытаюсь унюхать женские духи, но ничего такого нет. Стараюсь делать вид, что всё хорошо, хоть периодически и прокалываюсь. Однако его желание стараюсь утолить полностью, чтоб не было соблазна сделать это на стороне. Не знаю, откуда у меня появились такие мысли, но они угнетали.
Я ему не сказала о том, что буду сниматься с Леоном. Он даже не заметил, что я пропадаю на репетициях ночами, ведь сам был занят. А в среду вообще улетает в какую-то командировку. Мои нервные клетки больше не могут нервничать, поэтому я просто живу на автомате с дырой в груди. В одну из ночей вижу свежие статьи в интернете. Обо мне и Словецком. Уверена, это Николь постаралась. Громкий заголовок, грязные слова. Быстро пробегаюсь глазами по строчкам.
"Сирота, стриптизёрша, шест, непара, билет в жизнь, социальная пропасть".
А в конце вопрос, который выбивает у меня из под ног почву.
"Что же это — любовь или благотворительный акт?"
— Леон, на сегодня всё, — дрожащим голосом говорю.
— Что-то случилось?
— Нет, всё в порядке. Завтра продолжим.
Еду домой на автопилоте. Приезжаю в свою квартиру, где приземляюсь на пол и смотрю на фото родителей. Не думала, что можно настолько быстро меня уничтожить. Мне было больно даже дышать. И поговорить не с кем. Думаю, Людмила Павловна устала от моего нытья.
— Мне вас не хватает, — реву я. — Очень.
Лучше бы у меня болели все мышцы, чем вся душа. Слышу телефон, но не решаюсь даже посмотреть кто. Он не перестаёт трезвонить, поэтому я сделав пару глубоких вдохов всё же беру.
— Дана, какого чёрта? Ты почему не дома? — Марк встревожен, но говорит тихо.
— Я дома, у себя, — сквозь заложенный нос сообщаю мужчине. — А ты опять следишь?
— У квартиры охрана. Они позвонили, сказали, что тебя до сих пор нет. Почему у себя?
— А что мне там делать без тебя? — стараюсь придать голосу лёгкость и беззаботность.
— Ты плачешь?
— Уже нет. Устала просто, у кого не бывает срывов.