— Я же говорила, что он будет моим, — в спину говорит мне эта сука.
Ничего не хочу ей отвечать. Вообще не хочу говорить. И дышать тоже, и жить в целом.
В машине долго не могу понять, куда мне ехать. Чувствую полнейшее опустошение. Дома Тёма с Викой, которые будут успокаивать и смотреть с сочувствием. Леон тоже не вариант. Выдвигаюсь в сторону Людмилы Павловны. Она точно поймёт и найдёт слова.
Боюсь напугать женщину, что, собственно, и случается.
— Даночка, что случилось?
— Мы с Марком расстались, — рыдаю я, делая шаг в объятия женщины.
— Что? Как? Почему?
Рассказываю всю историю, опуская непотребное поведение Словецкого, которое я бы простила ему, если только не не изменил мне.
— Девочка моя, как мне жаль, — гладит меня по голове Людмила Павловна. — Ты сделала всё возможное.
— Но если бы я поехала следом, может быть получилось его переубедить.
— Нет, Дана. Не получилось бы. Он поверил этой лаже настолько, что слушать не стал тебя. Не дал высказаться. Поехал чушь творить. Со временем сам поймёт, может быть, но не сейчас.
Я ухожу в свободную комнату, накрываясь с головой одеялом. Внутри так болит, словно у меня там открытые кровоточащие раны. Как будто язва сжирает изнутри.
Когда голова болит от рыданий и бессонной ночи, я отправляюсь в беспробудный сон. Периодически женщина будет меня, просит поесть, но я не хочу ничего.
Звонят и Вика, и Артём, но я не нахожу сил, чтобы ответить, а к вечеру Ерёмин сам приезжает. Чувствую, как он садится на кровать.
— Дан. Дана, — зовёт Артём. — Я не отстану.
— Что, Артём?
— Я на него больше не работаю. Он думает, что я тебя покрывал из-за Вики.
— Вика тоже?
— Вика сама сказала, что не сможет работать с ним.
— Простите.
— Да ты причём. Я пытался ему объяснить…
— Но он как в танке.
— Да.
— Он был у Николь, и больше я не буду бороться, Артём, — я всё же сажусь на кровати, смотря на Тёму. — Я устала.
— Я понимаю. От и до тебя понимаю, и мне даже нечего сказать. Николь — сука, это точно она.
— Если бы он верил в меня, то это бы не прокатило. А раз ему больше верится в эту чепуху, то пусть. Рано или поздно всё равно бы пришли в эту точку.
— Всё хорошо будет, Дан, — тянет, крепко обнимая меня Ерёмин, а я плачу на его плече.
— Хорошо хоть мы подружились, не хотела бы тебя потерять. Ты Вике передай, чтоб не волновалась. Я пока хочу тишины просто.
— Хорошо. Она понимает. Я, наверное, буду уговаривать её ко мне переехать, чтобы…
— Они мне не мешают. И ты тоже. Что с работой будешь делать?
— У меня есть деньги. Открою своё охранное агенство. Не пропаду, не хочу больше бегать двери открывать большим начальникам, — смеётся Тёмка.
— Правильно. У тебя всё получится.
— У тебя тоже. Даже без него.
— Я не хочу без него. Я не могу.
— Всё сможешь. Ты сильная.
— Я бы выбрала быть счастливой. Эти уроки судьбы поднадоели.
— Значит, они ведут тебя к чему-то великому.
Молчу. Не знаю, что сказать.
— Езжай. Я в норме. В окно не выйду. Поболею пару дней, и всё будет нормально.
— Не теряйся. Мы переживаем.
— Хорошо.
Ближайшие двое суток я лежу, практически не вставая. Ждала ли я, что он приедет? Да. Хотела ли, чтобы он сказал, что это всё ошибка, что он не спал с Николь? Да.
Вспоминала каждую минуту вместе, вспоминала, что он говорил мне, какие нежности, его заботу и поступки. И не могла поверить, что тот человек, который орал и замахнулся на меня — это тот же мой Марк.
И всё же я старалась его выгородить в собственной голове. Насколько это сука постаралась и в своё время, и сейчас, что ему напрочь всё отбило. Но всё же если бы он любил меня по-настоящему, то поговорил и попытался сохранить отношения, а не вот так себя повёл.
Людмила Павловна, видя моё состояние вызывает тяжёлую артиллерию.
— Жопу поднимай, — слышу надменный голос надменного Леона.
— Нахрен.
— Надо.
— Нет, на хрен иди.
Алаев поднимает меня с кровати и ставит на ноги. Смотрит на уставшее лицо:
— У-у, в зеркало себя видела? Мылась хоть, нет?
— Нет, как знала, что ты придёшь.
— Собирайся. Поедем тусанём.
— Не хочу.
— Ты где-то услышала вопросительную интонацию?
С Алаевым спорить бесполезно. Если я не приведу себя в порядок, то он прям так и потащит. Уже проверено. Когда родители погибли, я была в такой же яме. Как и когда бабушка. И каждый раз меня из неё вытаскивал Леон. Растрясал, не давал сдохнуть и напоминал, что такое жизнь. Забирал прямо в пижаме и вёз на лично разработанную терапию, каждый раз разную.