Он не поцеловал Сильвию, а лишь убрал свою руку с ее щеки и, повернувшись лицом к окну, промолчал весь остаток пути.
Карета остановилась у входа в «Белую лилию». Том подал Сильвии руку и помог ей выйти, расплатился с извозчиком и дружески махнул ему рукой на прощание.
Сильвия поправила помявшиеся юбки и взглянула на Тома. Он смотрел на освещенный ярким солнцем Лондон. Том напоминал человека, который разглядывает нечто в телескоп и пытается поймать в фокус что-то весьма отдаленное.
Он стоял неподвижно, рассеянно постукивая тростью о землю.
– Твой принц… очень богат, Сильвия?
– Да, – ответила Сильвия, слегка поколебавшись.
– Он может обеспечить тебе комфорт и уверенность?
Сильвия пыталась понять настроение Тома и ответила неохотно, словно не желая, чтобы он сделал вывод, который, судя по всему, ему хотелось сделать.
– Да.
– И он любит тебя.
Том сказал это так, словно всего лишь повторил то, что Сильвия сама сказала минувшей ночью. Он как будто бы мысленно поставил знак равенства между фактом и предположением.
Том взглянул на шляпу в своей руке, словно только что заметил ее, и, памятуя о том, что настоящий джентльмен, однажды сняв шляпу, не должен забывать водрузить ее на голову, надел.
– В таком случае ты делаешь глупость, не выходя за него замуж. – Произнося это, Том равнодушно взглянул на Сильвию.
Она ничего не ответила. Вернее, ей нечего было сказать после таких слов. Том сдержанно кивнул, как если бы Сильвия молча с ним согласилась.
Затем он открыл дверь в театр, и «Белая лилия» поглотила его.
На столе, под пресс-папье, которое Том наконец-то приобрел, он обнаружил записку, написанную рукой Генерала. Ее содержание было весьма лаконично: «Пинкертон-Ноуэлс вышел из дела». Это был последний компаньон из тех, на кого они могли рассчитывать, затевая «Джентльменский эмпориум».
Том даже не чертыхнулся. Он не швырнул записку на пол, а просто держал ее в руке. Леденящий холод пробежал с ног до головы. Волна разочарования, последовавшая после волн подъема и вдохновения, пробудила в нем тихую ярость.
Что-то серьезно разладилось. Том не мог понять, что же именно. Его идея была принята с энтузиазмом, получила единодушное одобрение. Все начиналось так великолепно. Были согласованы планы и наняты строители…
Все свои свободные деньги Том уже потратил. Он на пороге банкротства. Срочно нужен новый источник капитала.
Все началось с крошечной искры. Искры, которая дала результат, и слова Тома снова и снова звучали в душе Сильвии: «В таком случае ты делаешь глупость, не выходя за него замуж… В таком случае ты делаешь глупость, не выходя за него замуж…»
Эти слова неотвязно звучали в ее голове под тихую музыку в мансарде, где Сильвия обучала девушек балетным па. Она слышала их, когда хвалила девушек и смеялась вместе с ними. Слышала, когда спорила с Генералом о том, каким должен быть следующий шаг в танце.
Пламя в душе Сильвии разрасталось, и виной тому стала капля гордости. Сильвия представила, как она говорит Тому: «О нет, этого не может быть никогда. Я обещана другому. Спасибо за минуты удовольствия». Сильвия Ламорье, королева Парижского балета, желанная для многих, облюбовала для себя любовника-хулигана, но осталась вольной птицей. Теперь все позади. Она получила то, что хотела. Сейчас же – все кончено.
Но Том Шонесси, чье имя было на устах у многих дам Лондона – во всяком случае, так говорили, – устал от нее после единственной ночи чувственного наслаждения. Сильвия повторяла это, пытаясь удостовериться в правильности сделанного вывода. Повторяла, желая понять, в этом ли истинная причина ее ярости. Сильвии казалось, что проблема будет решена, как только удастся найти, куда направить свой гнев.
Но вероятно, она ошибается. Сильвия пробовала мысленно определить, что именно так распаляет ее гнев и воспламеняет в ней каждую клеточку.
И вдруг Сильвия поняла, что причину нужно искать в собственном сердце.
И именно там она нашла ответ.
И вот тогда Сильвия по-настоящему пришла в ярость.
Сильвия распахнула дверь в его в кабинет, не заботясь о том, что кто-то может ее увидеть. Она осмотрелась вокруг, увидела на столе пресс-папье, быстро схватила его и запустила им в Тома.
Она, несомненно, угодила бы этим предметом точно в цель – в грудь Тома, но тот успел перехватить пущенный в него снаряд. Трудно было сказать, что больше его удивило: неожиданное нападение Сильвии или ее вторжение.
– Что за черт…
– Tu et un lache![8] – На этот раз Сильвия схватила книгу и швырнула ее в Тома.
Однако Том, будучи по своей сути актером и имея навыки быстрого заучивания роли, сумел уклониться и на этот раз.
– Кто я? – Он был искренне озадачен и возмущен, но на всякий случай попятился: – Какого черта ты…
Продолжая наступать, Сильвия вынудила его обойти вокруг стола и наконец подобрала нужное английское слово:
– Ты трус!
Сильвия видела, как мгновенно изменилось лицо Тома: глаза потемнели, губы сжались в напряженную линию. Было слишком очевидно, что брошенным обвинением она привела его в сильнейшую ярость.
– Объясни!
Любой разумный человек испугался бы и отступил, увидев перед собой другого в состоянии гнева, не уступающего собственному. Но Сильвия была в таком бешенстве, что не смогла поступать разумно.
– «В таком случае ты делаешь глупость, не выходя за него замуж», – передразнила она Тома. – Трус! Ты боишься, потому что… потому что…
– Потому что? – рявкнул он.
– Потому что ты влюблен у меня!
Том так отчаянно заморгал, словно эти слова Сильвии ударили его между глаз.
Воцарилась напряженная тишина.
Сильвия слышала прерывистое дыхание Тома, и ей казалось, что ее гнев соединяется с его гневом.
Том, не отводя глаз, следил за Сильвией. Он будто готовился перехватить все, что ей вздумается швырнуть ему в лицо.
На мгновение это показалось Сильвии комичным, хотя она понимала, что никто из них не отступит в этой странной схватке взглядов.
И вдруг этот чертов мужчина улыбнулся. Улыбнулся совершенно не подобающей для такого момента улыбкой.
– Влюблен у тебя?
Сильвия зажмурилась. Проклятие! Гнев плохо действует на ее английский. Она вдохнула поглубже и постаралась принять независимый вид.
– Влюблен в меня, – поправилась она негромко. – Влюблен в меня.
Она видела, что от гнева Тома ничего не осталось. И тишина превратилась из настороженной в… бархатную.
– Я так думаю, – наконец мягко произнес Том, – что ты влюблена у меня, Сильвия.
Более возражений не было ни с той ни с другой стороны. Они просто смотрели друг на друга. Просто дышали. Но в конце концов молчаливое упрямство Тома вновь разожгло тлеющие угольки гнева Сильвии.
– Ты боишься, – Сильвия в отчаянии взмахнула рукой, – и потому отталкиваешь меня.
Том удивленно, слегка нахмурившись, посмотрел на нее. Затем глубоко вздохнул, словно желал запастись терпением.
– Послушай меня, Сильвия. Ты сегодня видела ребенка.
Сильвия кивнула.
Слова Тома были тщательно выверенными и более были похожи на декламацию. Сильвия даже могла предположить, что Том их отрепетировал, пока они молча возвращались в Лондон.
– Я никогда не знал своего отца. Мы с матерью были отчаянно бедны. Я был совсем юным, когда она умерла. Многое из того, что я делал, чтобы просто выжить, я бы не стал рассказывать тебе. И тем более хвастаться этим. Я делал то, что вынужден был делать. До сегодняшнего дня я считаю везением, что не оказался в Ньюгейте или не закончил свой путь, болтаясь на виселице. Я полагаю, – проговорил он с кривой улыбкой, – что могу сожалеть о многом, однако мои сожаления не имеют отношения ни к Джейми, ни… – Том посмотрел Сильвии в глаза, и ей показалось, что нить рассказа ускользает от него. – Ни к тебе! Но я отдаю себе отчет, что было бы чертовски непорядочно втягивать кого-то в мою неустроенную жизнь. Тем более что у вас есть лучшие варианты. Так что же, Сильвия, это делает меня… как ты назвала меня по-французски?