— Гречер? Прекрасно выглядишь сегодня! Мне, пожалуйста, еще пива…
Поздно вечером она ждала его звонка — каких-то объяснений, оправданий. И уже почти готова была простить эту дикую выходку — Бьорн страшно устает в последнее время, а она и в самом деле не способна себя сдерживать, постоянно допекает его своими советами.
Но он не позвонил… А утром, как будто предчувствуя беду, Малин не торопилась идти в театр, опоздала минут на десять и получила нагоняй от бдительной администраторши. День был ужасным — и экзерсис, и репетиции казались ей этапами какой-то изощренной казни. В одном из перерывов Бьорн, словно впервые заметив ее присутствие, ласково заулыбался ей. Подойдя поближе, он стал вполголоса рассказывать, как терзается тем, что наговорил вчера, и в конце концов предложил сходить вечером в ресторан.
Казалось бы, после такого покаяния Малин должна была испытать облегчение, но нет — она всеми силами желала, но уже не могла поверить в искренность Бьорна. При ссорах каждый раз звучали все более резкие слова, а извинения делались все более формальными. Она выслушала его монолог, словно превратившись в автомат. Потом это отразилось на ее движениях: танцуя, она продолжала чувствовать себя автоматом, способным двигаться только по строго заданной программе… Так продолжалось до тех пор, пока она с облегчением не услышала:
— Все. Всем спасибо. Увидимся завтра.
Артисты потянулись к выходу, лениво переговариваясь. Малин задержалась, поджидая Бьорна, пока он разговаривал с аккомпаниатором. Зал опустел. И, не желая показаться навязчивой, девушка тоже вышла в коридор.
Малин заворочалась, пытаясь отогнать, как дурной сон, то, что было потом. Как бы ей хотелось остаться в той утренней нерешительности: верить Бьорну или нет. В конце концов она бы, конечно, поверила, и еще какое-то время ее наивность позволяла бы ей думать, что она кому-то нужна. И это было бы лучше, чем нынешнее отчаяние. Что она будет делать одна, в пустоте, которую разнообразят только призраки? То, что случилось в музее, казалось Малин еще одним подтверждением ее неспособности жить в реальном мире… Призраки, повсюду только они…
Бьорн вошел, когда она уже устала от невыносимой трескотни Хельги, с которой делила гримерку.
— Милые мои, вы были прекрасны сегодня на репетиции, — ласково сказал он.
Она подняла голову и посмотрела в глаза его отражению в зеркале. Из зеркала на нее смотрели два лучистых голубых озерца, смотрели так добродушно и искренне, словно и не было этих его несправедливых выпадов и рассеянной небрежности, которую он себе позволял с нею. Он и вправду хорош — так в детских книжках изображают героев скандинавского эпоса. Мощный торс и сильные стройные ноги. Тяжелый подбородок воина и капризный излом сочных губ. К тому же всем известно, что Бьорн — интеллектуал, подающий надежды режиссер. Большинство девушек в театре хотели бы очутиться на месте Малин.
Бьорн доволен — хорошо, тем легче не подавать виду, что ее что-то беспокоит. Позже, когда они будут вдвоем, Малин спросит его о том, что случайно услышала в коридоре.
— Тебе действительно понравилось? — спросила она, поднимаясь ему навстречу.
— Конечно, не буду же я врать! — Приобняв Малин, он поцеловал ее в щеку.
— А я? — напомнила о себе Хельга.
— И ты, конечно, — тем же тоном ответил Бьорн.
Все еще обнимая одной рукой Малин, другой он притянул к себе Хельгу и поцеловал в щеку и ее. Малин воспринимала происходящее как игру — они с Бьорном дурачат Хельгу, которая сейчас засмущается, выскользнет из-под его руки и засобирается домой. Малин была убеждена, что “новая пассия” Бьорна, о которой говорили в коридоре, — всего лишь выдумка театральных сплетниц. Ведь не будет же он веселиться здесь вместе с нею, если уже нашел кого-то, кто интересует его больше. Но… что-то все-таки было не так. Хельга не уходила, а Бьорн, кажется, все больше вживался в роль, уже совсем не в шутку обшаривая руками ее едва прикрытое халатиком тело. Малин могла бы принять все это за игру своего больного воображения, но сцена тиражировалась бесконечными отражениями глядящих друг на друга зеркал гримерной. Не в состоянии осознать то, что происходило сейчас между ними троими, Малин пробормотала:
— Мне пора, меня ждут, — и на негнущихся ногах вышла в коридор. Здесь она остановилась, но почувствовав, что не может вздохнуть, заторопилась на улицу.
Глотнув свежего воздуха, она, к своему удивлению, не разрыдалась. Скорее, она просто была поражена: так вот, кого он выбрал… Как говорили злые голоса, “тощая корова еще не газель”. Хельга все время сидела на диете, потому что иначе сразу бы потеряла форму. И эту невыразительную сонную куклу с вытянутым лицом и без единой мысли в голове Бьорн предпочел ей?!