Только сейчас она сообразила, что прошла пешком приличное расстояние: от Кунгстрэдгердена, где они разговаривали с Бьорном и где она оставила свой велосипед, до Дьюргердена, зеленого острова музеев. Иногда, катаясь по городу на велосипеде, она заезжала на Дьюргерден, но все аллеи здесь вели, казалось, из ниоткуда в никуда, и это не нравилось Малин. Однако сегодня брести по тенистой дорожке в десяти метрах от набережной и слушать, как щебечут птицы, было приятно. Наверное, все было бы по-другому, если бы она снова приехала сюда на велосипеде: с велосипеда зелень казалась безликой, а дорога — однообразной.
Способ передвижения Малин по городу был еще одним предметом споров между нею и Бьорном. Он не упускал случая напомнить, что “постоянное и бестолковое верчение педалей” вредно для танцовщицы и в конце концов изуродует ее ноги. Форма собственных ног вполне устраивала Малин и, вероятно, нравилась и Бьорну — во всяком случае, так он утверждал, когда начинал ухаживать за нею. Но разговоры о том, что ей нужна машина, становились все более настойчивыми. Он никак не желал понимать, что машина ей не по средствам…
ГЛАВА 2
Среди деревьев показался просвет, и Малин увидела большую коробку современного здания. Она бывала в этой части острова, Галарпаркене, всего пару раз, но не узнать музей “Васы” было невозможно — хотя бы по тому количеству туристических автобусов, которые его окружали. Несколько лет назад открытие этого музея стало чуть ли не самым шумным событием года. Музей каждый день показывали в новостях, а главный экспонат, старинный корабль, был изображен на салфетках доброй половины кафе в центре Стокгольма. Ажиотаж был таков, что даже театральные снобы, обычно утверждавшие, что им нет дела до всего остального мира, оживленно обсуждали загадочную историю затопления корабля в семнадцатом столетии.
Малин так и не поняла, в чем, собственно, заключалась загадка: “Васа” был неудачно спроектирован, поэтому не проплыл и километра, унеся с собой на дно пятьдесят человеческих жизней. Значит, мастерство строивших его голландцев сильно переоценивали триста лет назад, вот и все. И когда театральная компания отправилась осматривать отреставрированный корабль, Малин не пошла — к тому времени по телевизору уже показали все закутки и корабля, и музея, но особое внимание при этом почему-то уделяли ресторану.
Перед глазами Малин вновь появилось серое лицо человека, привязанного к дереву. Какая мрачная картина… Вместо того, чтобы развеяться, она, похоже, окончательно испортила себе день. Может, все-таки посмотреть музей? Малин стала припоминать то, что о нем знала: полумрак, рассохшиеся деревянные фигуры, загадочная атмосфера… Корабль, словно дерево, вокруг которого по чьей-то прихоти возвели строительные леса, пронизывает все этажи насквозь: уходит килем под землю и прорастает к последним этажам тремя массивными мачтами. Вряд ли это зрелище способно кого-нибудь развеселить. Но, во всяком случае, хуже уже не будет.
Высокая стеклянная дверь музея выглядела почти зазывно. Так и должно быть, усмехнулась девушка, все-таки “Васа” — главный аттракцион на острове, а может быть, и во всем городе. Миновав многочисленные переборки, отделяющие вход от основного зала, Малин неожиданно оказалась в огромном аквариуме — во всяком случае, таким было ее первое ощущение: прозрачные стены здесь были всюду. Присутствие немногочисленных посетителей в этом стеклянном пространстве почти не ощущалось, и Малин даже подумала, что кроме нее здесь никого нет.
Странно, но корабль она заметила не сразу — он словно придвинулся к девушке, прежде дав ей почувствовать себя одинокой и незащищенной в бескрайнем поле наземного этажа… И лишь после этого угрюмо навис над нею всей своей темной резной поверхностью.
Малин подумала, что архитектор, проектировавший музей, наверняка когда-то делал декорации в театре — чем еще объяснить такие театральные эффекты? И тут же она вновь ощутила, как на нее накатывает неприятное оцепенение, предшествовавшее недавней фантазии. Чтобы избавиться от него, девушка быстро пересекла холл и вплотную подошла к ограде, за которой пол обрывался, уступая место сумрачной махине корабля.
Казалось, “Васа” не просто загораживал солнечный свет, проходивший сквозь прозрачный, похожий на витрину фасад музея — он словно сам распространял вокруг себя темноту. Судно было подсвечено: все детали, трещины в досках, украшения на дулах муляжных пушек были видны совершенно отчетливо, хотя от ограды, возле которой стояла девушка, до борта корабля оставалось приличное расстояние. Но законы физики словно бы не действовали здесь, уступив место каким-то другим, неизвестным законам. Малин видела все предметы вокруг себя, но ей казалось, что она утратила способность ориентироваться в пространстве: вот сейчас она оторвет руки от ограды и полетит вниз, где под килем корабля сгущается мрак, — взглянув туда, она почувствовала приступ дурноты и крепко схватилась за ограду.