– Какого черта вам здесь надо? Я занят делом и вроде бы не совершал ничего противозаконного.
– Вы – Чарли Баготта? – спросил Джо Кэш.
Хиляк нервно кивнул.
– Он самый. Так что вам угодно?..
Тем временем Тристан не отрывал глаз от Аманды, продолжавшей танцевать. Струйки пота стекали по ее нежной, медового оттенка коже, а она все продолжала свой танец, полный энергии и грации. Что-то в ее манере было необычно.., быть может, сочетание трезвого профессионализма и эротической страстности – двух свойств, редко совмещающихся в одном человеке.
Но вопрос Баготты отвлек его внимание. Его брови недоуменно поползли вверх. Какого черта? Неужели Баготта не понимает, зачем они сюда явились? Неужели Аманда с Рондой даже не сообщили этому клоуну, этому педику, что одну из его танцовщиц постигла столь страшная участь? Тристан испытал сильное разочарование в Аманде. Вчера еще она казалась просто перевернутой от горя. Неужели все ее переживания улетучились за один день, и сегодня она как ни в чем не бывало вернулась к работе? Вчера он был просто восхищен ее способностью держать себя в руках, но теперь вдруг засомневался в ее человеческих достоинствах. Неужели она настолько бесчувственна?
Вчера она, потрясенная, опознает труп своей подруги, а сегодня даже забывает сообщить другим своим подругам о том, что одна из них умерла долгой мучительной смертью. Стало быть, эта женщина, так понравившаяся ему с первого взгляда, всего лишь пустая заводная кукла.
– Мы здесь по делу Марианны Фаррел, – сказал Тристан ровным голосом, не выдававшим ни одно из кипевших в нем чувств.
– Можете ей передать, что она у меня больше не работает. Пусть никто не рассчитывает на то, что можно вот так бросить Чарли Баготту, даже ничего не сообщив заранее, а потом еще претендовать…
– Она мертва, – брякнул Маклофлин и сразу же почувствовал удовлетворение, увидев, как и без того бледное маленькое личико этого типа стало смертельно бледным.
«Очень непрофессиональная работа», – подумал он про себя, заметив краешком глаза, что внутренний голос говорит Джо то же самое.
– Мы подозреваем, что мисс Фаррел стала еще одной жертвой убийцы шоу-девочек, – продолжал он. – Я несколько удивлен, что вам ничего не рассказали об этом ни Аманда Чарльз, ни Ронда Смит. Дело в том, что именно мисс Чарльз помогла нам вчера опознать тело, а мисс Смит сопровождала ее в морг для моральной поддержки.
Чарли схватился ладонью за свою потную лысину, лихорадочно ероша то, что осталось от его жидких волос.
– Вчера Аманды и Ронды не было в кабаре, – несколько растерянно начал он. – А сегодня утром они опоздали на репетицию. Они вбежали в зал в самую последнюю минуту и хотели что-то мне сказать, но я велел им заткнуться и идти на сцену. Они прекрасно знают, как я отношусь ко всем этим опозданиям, – он вдруг часто-часто заморгал. – Так значит, мертва. О, Боже, Боже!
Музыка прервалась, и танцоры застыли в недоумении, вглядываясь в глубину зала, пытаясь определить, что случилось. Почему вдруг Чарли перестал орать на них?
– Может быть, у него сердечный приступ, – прошептал кто-то с надеждой.
Тут же все начали вглядываться еще напряженнее. Всем было известно яростное неприятие Чарли перерывов репетиций. Тем временем пауза затягивалась, а два силуэта никак не отходили от его стола. Постепенно танцоры приблизились к краю сцены. Ронда первая распознала в полутьме одного из пришедших. Повернувшись к Аманде, она торжественно произнесла:
– Маклофлин.
Во рту у Аманды мгновенно пересохло. Сегодня она смогла забыться сном лишь под утро, а затем Ронда разбудила ее громким стуком в дверь. Пробуждение было тяжелым по нескольким причинам. В первый момент она не могла вспомнить, что с ней произошло вчера. Взглянув на часы, она выругалась и крикнула, что сейчас откроет. И только когда она сбросила одеяло и вскочила на ноги, на нее вдруг нахлынули образы необычайной яркости. Она вновь увидела перед собой тело Марианны в морге, Маклофлина и его непроницаемые пронзительно-серые глаза, Тедди, выражение ее лица в тот день, когда они виделись в последний раз. О Боже, как ей не хотелось просыпаться!
И в таком состоянии, разбитая и ошеломленная, она должна была лихорадочно собираться на репетицию. Не оставалось ни одной свободной минуты. Она едва успела провести щеткой по зубам, рвануть гребнем волосы да выпить стакан сока, и вот уже они с Рондой бегом вылетают на улицу. Потом, выжимая все что можно из мотора, они умудрились несколько раз попасть на красный свет. Разговаривали очень мало, только о том, что во избежание гнева Чарли придется сразу же сообщить ему об убийстве Марианны, ему и всем членам труппы.
Но вышло все иначе. Чарли не дал им произнести ни слова, когда они вбежали в зал с опозданием на десять минут. Все, что мог, он высказал им сам в своей обычной грубой манере.
Аманда слышала вокруг себя шепоток и испуганные восклицания: это Ронда рассказала кому-то о случившемся вчера, и новость тут же разнеслась по сцене. Очень быстро шепот перешел в возбужденный гул, а Аманда молча стояла среди этого разбуженного улья, не отрывая взгляда от массивного силуэта, склонившегося над столиком Чарли Баготты. Лишь на короткий момент, в самый разгар репетиции, она смогла отогнать от себя мысль об убийстве Марианны. Она ненавидела себя за ту легкость, с которой ей удалось обрести бесстрастный вид, но в таких ситуациях ей никогда не приходилось оказываться, так что она совершенно не знала, как следует себя держать. У нее совершенно заходил ум за разум.
Разговоры оборвались сами собой, когда три силуэта отодвинулись от стола и стали подниматься на сцену. Впереди шел Чарли, и в тот момент, когда он ступил на сцену, воцарилось гробовое молчание. Все смотрели на двух полицейских, шествовавших за ним.
– Думаю, вы уже все знаете, – рявкнул хореограф, бросив гневный взгляд на Ронду и Аманду. – С вашей стороны, милые дамы, было бы очень любезно проинформировать меня о случившемся немного раньше.
– Но мы пробовали, – горячо возразила Ронда, – если вы помните. Но вы не позволили нам и рта открыть.
– Возможно, Ронда, – неохотно признался Чарли, передернув плечами. – Что ж, очень жаль, что все так вышло.
Взгляд, который он бросил на Аманду, неожиданно был полон тепла.
– Ты в порядке?
Его нежданная заботливость застала ее врасплох. Она кивнула, надеясь, что этот жест будет воспринят как знак согласия, и ей не придется давать дополнительных разъяснений. Она вновь почувствовала себя бесконечно слабой. Ее подбородок и губы так задрожали, что пришлось изо всех сил сжать челюсти, чтобы не расплакаться. Ничего не видящим взором она несколько раз посмотрела по сторонам и только после этого смогла произнести хриплым и дрожащим от волнения голосом:
– Да, все в порядке.
В этот момент Маклофлин перехватил ее взгляд, и какое-то время они молча смотрели друг на друга. Аманда не могла понять, что он думает о ней, но что-то в его взгляде убеждало, что мысли его о ней не очень лестные. Она пожала плечами и отвела взгляд. В конце концов, почему ее это заботит? Какая разница, что он о ней думает! И все же… Никогда она еще не встречала человека, столь умело скрывающего свои мысли и чувства. Именно , то ее так и раздражало. Обычно ей удавалось добиться хотя бы намека на понимание своего собеседника, следя за его лицом. Но Маклофлин казался образцом олимпийской бесстрастности. Никогда прежде чье-то лицо, тем более лишенное всякого выражения, не вызывало в ней чувства собственной слабости и незначительности.
Аманда всегда гордилась своим умением владеть собой. Это было просто необходимо в танце, но все же достичь такого умения было не просто. Она долго упражнялась, прежде чем добилась требуемого уровня самоконтроля. Теперь же волнение, испытанное ею при одном взгляде на Маклофлина, впервые заставило ее задуматься над тем, что, возможно, все ее упражнения были напрасны. Аманда могла заставить себя выполнять любую работу, какой бы трудной и неприятной она не была. Однако она не умела и не считала нужным скрывать свою неприязнь к кому-либо или чему-либо. Маклофлин был одним из тех, кто вызвал у нее чувство неприязни. Но его холодный и циничный взгляд красноречиво говорил, что он способен дать отпор любым проявлениям неприязни к себе. И никто, глядя на лейтенанта Маклофлина, не мог даже предположить, чего эта способность на самом деле ему стоила.