Пока офицеры покидали зал, Апис подошел к Михаилу.
— Что произошло между тобой и полковником Машиным?
Михаил непонимающе взглянул на него.
— А что могло произойти?
— Он по дороге домой зашел сюда и спрашивал о тебе. Я сказал, что после собрания в крепости тебя больше не видел. Он же говорит, что послал кого-то за тобой, но ты как сквозь землю провалился.
— Провалился? Боже мой! Я с ним еще в половине одиннадцатого разговаривал у Генчича, а оттуда пошел в «Сербскую корону» и в «Коларац». Теперь я здесь. Это называется провалился?
Капитан прищурился.
— Ты с ним говорил у Генчича? И о чем же?
Михаил на мгновение задумался.
— Собственно, я не должен был тебе об этом говорить, Апис, но все-таки скажу. Я передал Машину послание от короля Александра, собственноручно написанное объявление о том, что он в течение трех дней освобождает трон. Машин письмо разорвал и приказал мне держать язык за зубами.
Взгляд Аписа перебегал с Михаила на часы, которые он держал в руке. Затем он подошел к двери и сделал знак Михаилу следовать за ним. Они были уже в соседнем переулке, когда капитан повернулся и спросил:
— И почему же ты этого не сделал?
— Что не сделал?
— Не держал язык за зубами.
— Потому что, думаю, ты имеешь такое же право знать об этом, как и Машин.
— Он отдал тебе приказ.
Они пошли дальше. Небольшая группа, в которую входили и оба лейтенанта, что были назначены оставаться у ворот Конака, на небольшом расстоянии следовала за ними.
— Я не собираюсь выполнять ничьих приказов, кроме приказов принца Петра, — сказал Михаил. — Я послан сюда как его личный представитель и буду действовать так, как, по моему мнению, он ожидает от меня. Он, а не полковник Машин.
Какое-то время они шли молча.
— Машин поручил мне не спускать с тебя глаз, — сказал наконец Апис.
— Можешь так и делать, — резко ответил Михаил.
— Не волнуйся, так и будет, — ответил Апис тоном, который был скорее грубоват, но не враждебен.
Во дворе казармы Палилула майор Миливой Ангьелкович нервно расхаживал взад и вперед по окаймленной кустами пешеходной дорожке перед казармой Седьмого пехотного полка. Первый батальон стоял, готовый к маршу, на темном плацу позади казармы. Каждый раз, когда майор был в конце прохода, он, прежде чем повернуть назад, бросал под светом лампы взгляд на часы. Полковник Машин опаздывал на десять минут. Хотя, начиная от капитана, все офицеры, включая младших, примкнули к заговору, никто из них не подвергался такому риску, как он. По молчаливому согласию командиры и штабные офицеры батальонов остались в своих квартирах и передали командование ему. В случае провала путча они смогут выкрутиться, сославшись на неведение. У него же это не получится, и тем более потому, что во всем офицерском корпусе он был известен как ярый приверженец Карагеоргиевичей. Майор мельком вспомнил о казни деда и спросил себя, сможет ли он встретить смерть с таким же поразительным хладнокровием, как старик. Он подумал о своих детях. Уготованы ли им нищета и позор, если Александр останется на троне? В нем возникла вдруг злость на полковника Машина, который вовлек его в эту опасную авантюру.
По его разумению, опоздание полковника могло объясняться только одним: заговор раскрыт, все участники арестованы, а взвод жандармов уже в дороге, чтобы арестовать его, Ангьелковича, последнего сообщника Машина. Путч был чистым безумием: трагедия горстки глупцов, отданных в жертву, чтобы кто-то один мог утолить свою ненависть к Александру Обреновичу.
В этот самый миг в главные ворота казармы во всем великолепии своего украшенного орденами голубого с золотом мундира и в фуражке с пером вошел полковник Машин.
— Вы опаздываете, — укоризненно сказал Ангьелкович.
— До Вас оказалось чертовски далеко идти, майор, — оправдывался Машин, вытирая со лба пот. — Не мог поймать ни единого экипажа. Проклятые извозчики ложатся спать с курами. Шел быстро как только мог, да еще при такой жаре. Насквозь вспотел. Простужусь насмерть, если тут же не переоденусь.
— Поговорите лучше с первым батальоном, — прервал его майор без особого почтения, — люди начинают волноваться.
Ангьелкович проводил полковника на учебный плац. Солдаты пребывали в крайнем возбуждении. Порядок был давно нарушен, люди сидели или беспорядочно лежали на земле, многие спали. Под открытым окном освещенной батальонной канцелярии пятеро солдат играли в карты. Офицеры, охваченные, видимо, теми же сомнениями, что и Ангьелкович, сидели на одной из скамеек. Увидев полковника, они вскочили и заняли свои места. Солдаты же, напротив, разглядывали Машина с любопытством безучастных зрителей.