Солдаты знали его, он был, собственно, их командиром, и они не могли не подчиниться ему. Складывая свои револьверы и патроны на стол, они в то же время бросали недоверчивые взгляды на офицеров, столпившихся в вестибюле. Заметив это, капитан Костич решил рассеять их подозрения.
— Королю стало известно о готовящемся на него покушении, поэтому он приказал нам явиться в Конак. К счастью, мы подоспели вовремя.
Солдаты поверили ему, или сделали вид, что поверили, и торопливо прошли между офицеров к выходу. Костич с револьвером в руке следовал за ними до крыльца и подождал, пока они не исчезли в караульном помещении. Когда он вернулся в вестибюль, на его губах играла самодовольная улыбка фокусника, только что исполнившего сложный трюк.
Он посмотрел вокруг, как будто ожидая аплодисментов, а затем сказал:
— Вот так, господа. Дело улажено.
— Где, черт возьми, прячется этот негодяй Наумович? — спросил Машин, поднимавшийся впереди всех по ступеням к тяжелым дубовым дверям королевских покоев.
Внизу остался стоять только капитан Костич. Согласно договоренности, он должен был вернуться к своему батальону и ждать до тех пор, пока Александр Обренович не будет свергнут с трона.
— Сколько Вы еще думаете ждать? — спросил Апис полковника Машина. — Полагаться на Наумовича было ошибкой. Я с самого начала Вам говорил, чтобы Вы не доверяли этому типу.
— Это верно, — нехотя согласился Машин. — Я знал, что у нас один шанс из ста. Придется перейти к запасному варианту. — Он повернулся к лейтенанту Лазаревичу: — Теперь Ваш черед, Милутин.
— Запасной вариант, — проворчал капитан по фамилии Ристич.
Он-то знал, что только на случай, если все пойдет прахом, как последнее, отчаянное средство была предусмотрена взрывчатка. Младшие лейтенанты, стоявшие рядом с Ристичем, в нерешительности смотрели друг на друга. До сих пор, за исключением убийства сержанта, ничего непоправимого не произошло, размышляли они. Если сейчас поторопиться, можно еще успеть — через парк — исчезнуть в ночи, прыгнуть в кровать и сделать вид, что крепко спал.
Машин чувствовал эти сомнения.
— Приступайте, Милутин. Мы и так потеряли много времени.
— Сейчас ты наконец понял, за что ты весь вечер потел, Милутин, — пошутил Богданович.
В ответ последовало ругательство, после чего Лазаревич вынул из пояса один патрон.
— Всем отойти подальше. Разве что кто-то захочет попасть прямиком в ад.
— На небеса, — поправил его Апис. — Тому из нас, кому сегодня ночью не повезет, прямая дорога на небеса. А в парке Калемегдан ему установят памятник.
— На который будут гадить голуби, — добавил мрачно невысокий коренастый кадет, явно потерявший ко всему интерес — он не делал из этого тайны.
Стоявшие рядом нервно рассмеялись — они дошли до того состояния, когда единственным желанием было вернуться домой. Кадет принадлежал к взводу, который должен был под руководством капитана Ристича арестовать генерала Петровича. Капитан присоединился к заговору лишь потому, что хотел смыть позорное пятно со своей репутации. Он вынужден был из-за нечестного поведения на дуэли оставить службу в русском палку, где служил по особому разрешению царя. Несмотря на свою подмоченную репутацию, он держал себя заносчиво и постоянно затевал ссоры с офицерами, а при обсуждении планов часто вступал в споры с Машиным. Однако по необъяснимым причинам этот кадет оказывал на молодых офицеров большое влияние.
С того момента, как все собрались у ворот, капитан Ристич не уставал в деталях объяснять всем, кто хотел это слушать, что путч непременно должен провалиться. Машин искоса наблюдал, как Ристич устремился к выходу в момент, когда Лазаревич поджег бикфордов шнур. Полковник закричал ему вслед:
— Ристич! Вы жалкая свинья! Решили сбежать?
В этот же момент Лазаревич закричал:
— Назад, господин полковник! Шнур уже горит!
Каждый пытался найти укрытие за выступом стены или прижаться к ней. Лазаревич уложил взрывчатку перед дубовой дверью и бросился в вестибюль, чтобы укрыться там за большой кафельной печью. Машин едва добежал до такой же ниши, как раздался мощный взрыв.
Какой-то момент казалось, что рухнет весь дворец. Воздушной волной выбило стекла, шторы были разорваны, картины сброшены со стен, огромные зеркала по обеим сторонам дубовой двери были расколоты. От самих дверей ничего не осталось, кругом валялись обломки, по расщепленному дверному проему извивалось пламя. Воздух был полон дыма, кирпичной пыли и удушающего запаха двуокиси серы. Когда минуты спустя пыль начала оседать и эхо детонации замерло, полковник Машин, явно оглушенный взрывом, но невредимый, вышел из своего укрытия и осмотрелся. Заговорщики имели довольно жалкий вид, но никто не пострадал. Под совместным действием детонации и алкоголя они все словно оцепенели и, с остекленевшими глазами, шатаясь и цепляясь друг за друга, пытались удержаться на ногах.