Не сказав ни слова, Апис поднял револьвер и выстрелил Наумовичу в голову. Торжествующая улыбка на лице Мики приняла как бы задумчивое выражение, словно он ждал реакции Аписа на удачную шутку. Он продолжал стоять, половина рта все еще кривилась в безмолвной улыбке, когда правая сторона лица, словно маска, стала отделяться от костей. Как подкошенный он рухнул вперед, на Аписа, который, сквернословя, оттолкнул тело и с отвращением стал стряхивать с формы кровь, обрывки кожи и осколки костей. Апис несколько раз сглотнул, борясь с рвотой. Но тут его внимание привлекла фигура, появившаяся в темноте из комнаты флигель-адъютантов; он узнал капитана Йована Мильковича, зятя премьер-министра. С револьвером в руке капитан стоял на пороге, в отблесках огня его светлые волосы отливали золотом.
— Йован! — закричал Апис. — Положи револьвер. Не стреляй! Ради бога, будь благоразумным! — Он почти умолял.
Милькович помедлил, затем опустил руку с револьвером и уставился своими голубыми глазами на освещаемые отблесками огня лица.
— Что это значит? — крикнул он резко. — Вы что, все с ума посходили? Или вы не клялись в верности своему королю? Где же ваша честь? Где ваша порядочность? Вы офицеры или бандиты?
Он встал перед дверью, ведущей в Сербский зал, и поднял револьвер.
— Сюда никто не войдет. Назад, или я буду стрелять!
— Не будь дураком, Йован! — крикнул снова Апис.
В этот момент из группы, стоявшей в нескольких шагах от Мильковича, раздался выстрел. Капитан качнулся, направил револьвер на стоящих впереди, тут раздался еще один выстрел, затем быстро еще два.
Милькович тоже успел выстрелить, но промахнулся и попал в остатки рухнувшей при взрыве хрустальной люстры. Застонав, он упал на пол.
— Какого черта вы стреляли в него? — закричал Апис.
Машин встал перед ним.
— Сейчас это было необходимо. А зачем Вы застрелили Наумовича? Хорошо, он проспал, это непростительно, но за это человека не убивают как собаку. Я приказываю здесь. Понятно?! А что оставалось людям делать? Ждать, когда Милькович перестреляет их одного за другим? Он был Вашим другом, согласен, но сейчас ничем не поможешь. Это не игра. Если Вы не можете подчиняться, убирайтесь.
Апис окинул Машина суровым взглядом, но промолчал. До полковника, видимо, не дошел весь смысл слов Наумовича, а у Аписа не было никакого желания что-то ему разъяснять. Он попросил Михаила помочь унести тело капитала, и они положили его на диван в комнате адъютантов. Апис с нежностью закрыл Мильковичу глаза и погладил кудрявые волосы.
Между тем в Сербском зале раздавались взволнованные крики:
— Свет! Свет! Лампу или свечи! Здесь темно, хоть глаз выколи!
— Сходите кто-нибудь за слугами, — заорал теряющий, видимо, терпение Машин. — Нужны свечи. — Когда никто не сдвинулся с места, он рявкнул: — Какого черта?! Найдите кого-нибудь из слуг. Мы не можем торчать здесь всю ночь.
Михаилу показалось, что еще немного, и полковник потеряет рассудок. Его обычно молодцевато закрученные усы повисли, на бородке блестели капли слюны. Где-то при штурме двери он потерял перо из фуражки, один из эполетов был оборван, а мундир засыпан кирпичной пылью. Ордена на его груди напоминали Михаилу жалкие остатки украшений рождественской елки. Дело шло совсем не так, как планировал Машин, и страх перед провалом парализовал его.
Бой у поста жандармов на бульваре продолжался, и при каждом залпе лицо полковника нервно вздрагивало.
Люди, ворвавшиеся в Сербский зал, срывали портьеры и распахивали окна, пытаясь разогнать темноту. Слышны были проклятья и ругань, звон разбитого стекла и скрип раздавленных осколков. Дребезжали оконные стекла, и раздавались случайные выстрелы.
— Куда, черт побери, подевался Ристич? — закричал Машин. — Ристич, капитан Ристич!
Из Сербского зала с карманами, набитыми статуэтками, появился Ристич.
— В чем дело, господин полковник?
Взгляд Машина упал на карманы Ристича, и глаза его сузились до щелок.
— Мы здесь не для того, чтобы грабить, Ристич. Положите все вещи на место, или я отравлю Вас под трибунал! Господи, до чего низко падают люди!
— Да все это валялось на полу. Я только подобрал их, чтобы не раздавили, — оправдывался Ристич. — Слушаюсь, господин полковник, я все положу на место.