Александр хотел уже послушно повернуть ключ, когда она его остановила:
— Ради всего святого, не выходи! Они, наверное, уже в спальне.
— Но ты же говоришь, я должен что-нибудь надеть.
Драга припомнила, что фрау Вебер складывает здесь свежевыглаженные вещи; она на ощупь пробралась в угол к стойке для платьев и протянула ему что-то, как будто сшитое из шелка.
— Возьми, мне кажется, это рубашка.
Александр взял и, проведя рукой по вещи, возмущенно сказал:
— Это вовсе не рубашка! Это твоя блуза.
— Ну и что. Она сшита как мужская рубашка. По крайней мере, прикроет у тебя кое-что. Если эти мерзавцы увидят тебя голым, может случиться, что они отстрелят у тебя самую благородную часть тела.
— Но, Драга! — Он был искренне возмущен.
— А что ты ожидал от потаскухи? — с горечью спросила она.
— Ты королева Сербии.
— Нет, Саша, никакая я не королева. В молодости я верила, что можно всего достичь, если этого сильно хочешь: стать знаменитой артисткой, врачом или даже королевой.
— Но ты и есть королева.
— Нет. Я потаскуха короля. Разве ты не знаешь этого?
Вдалеке, за много комнат, послышались выстрелы. Звук был приглушен толстыми стенами Конака.
— Это стреляют в салоне, — сказала Драга.
— Нет, гораздо дальше. Наверное, в обеденном зале. Их погонят из дворца. Увидишь, это продлится недолго. Кто бы это ни был, они проклянут день, когда родились, — тихо, для себя, прошептал он. — И не пытайся потом замолвить за кого-нибудь словечко, на этот раз бесполезно. Их повесят публично, одного за другим. Этот нарыв нужно выжечь. Раз и навсегда. Я должен был это давно сделать.
— Ты обещал отречься.
— Отречься? Никогда! У меня и мысли не было отрекаться.
— Ты обещал это. Только сегодня вечером ты мне это обещал.
— Только чтобы тебя успокоить. Это была большая ошибка. Надо было арестовать твоего капитана Василовича и передать его Маршитьянину. Если бы Боза его допросил, сидели бы сейчас все его подельники за решеткой. Уж на него-то всегда можно положиться.
— Не говори: твой капитан Василович.
Драга отодвинулась от него, по тону, которым она сказала это, он понял, что обидел ее.
— Он же был твоим любовником, или не так?
— Да, был. Ты всегда знал об этом. Но я хочу тебе кое-что сказать, Саша. И пожалуйста, поверь мне, потому что завтра, наверное, меня убьют, а я не хочу прогневать Бога враньем перед смертью.
— Нет, о смерти не может быть и речи.
Она положила ему ладонь на рот, чтобы не слышать его протестов.
— Послушай меня, пожалуйста. Я никогда не отрицала, что у меня до тебя были мужчины. Но с тех пор, как я переехала в дом на улице Короны…
— На улице Драги, — поправил он.
— Она скоро снова будет называться улица Короны. Так вот, с тех пор, как я переехала в этот дом, у меня никого, кроме тебя, не было. Я клянусь тебе моей бессмертной душой, и пусть я вечно буду мучиться в аду, если это не правда. Два с половиной года я жила в грехе с тобой, и, если это сделало меня потаскухой, пусть, я такая, но я была твоей потаскухой. Я…
Она замолчала. Снова послышался шум, громче, чем прежде, нечто, похожее на рев зверей, перемежаемый грохотом перевернутой мебели.
— Они уже недалеко, — прошептала Драга. — Они в салоне! Слышишь, как колотят по роялю!
Александр хихикнул.
— У них ведь наверняка ни у кого никогда не было рояля в доме. Хотят немного поупражняться.
— Ты нисколько не боишься, — с удивлением сказала она.
— Нет. Нисколько не боюсь. Король никогда не боится.
Она снова услышала его хихиканье и поняла, что он говорил искренне. Он не испытывал никакой боязни или страха, которые ее мучили, происходящее на него никак не действовало. Ей пришло в голову, что она — за исключением той достопамятной ночи в Висбадене, когда он мальчишкой забрался к ней в постель, — ни одного-единственного раза не видела, чтобы он чего-то испугался. Наверное, в этом был ключ к его характеру и к загадке непредсказуемого своенравия методов его правления. В тринадцать лет его провозгласили королем, причем провозгласил сам отец, единственный авторитет, который Александр признавал. Когда Милан встал перед ним на колени и поцеловал руку юного короля, в юношеском сознании окончательно укрепилась вера в свою непогрешимость. Он был король, а короли не только непогрешимы, но и не боятся последствий своих поступков. Божьей милостью король — поэтому Бог несет за него ответственность и должен защищать его от всех зол на свете. Самое странное заключалось в том, что Александр вообще в Бога не верил, во всяком случае так, как Драга. Или на место Бога он ставил провидение, — в конце концов, это одно и то же.