Рука ее дрогнула, и коньяк выплеснулся на пол, но Вера этого не замечала. Ее положение усугублялось тем, что она не понимала общего разговора, – говорили по-французски, а она по этой части – ни бум-бум… Правда, этот смурной господин Веренц («Тоже мне дракон, – хмыкнула про себя Вера, – да он и мухи не обидит!») тоже не знал французского, и ради него разговор часто переводили на немецкий. Ольга иногда обращалась к ним с Алешей по-русски. Вера поняла, что делала она это в основном для нее, но, заметив, что Вера погружена в свои мысли и не расположена принимать участие в разговоре, оставила свои усердные попытки и окончательно перешла на французский.
«Вот и к лучшему, – со злостью решила Вера, – мило улыбаться и острить, когда с тебя заживо сдирают кожу, не стану. Не приучена! Ну хороша-а-а балерина! Так и льнет к Алешке, так и вьется… Только что руки ему не целует! И он тоже хорош! Мог бы ведь как-то исправить эту гнусную ситуацию – так нет, сидит как пришитый, по-французски что-то бормочет… Ах, дура ты, дура! Ну как ты могла поверить полупьяным бредням этой фифочки?! Она ведь всю ночь спиртное хлестала. Вот и понесло ее под настроение – на пьяную голову чего не придумаешь! Впрочем, я тогда от нее не отставала… В общем, расслабились бабоньки! И вот результат. Прав был Алешка – нечего сюда соваться. Но как же мне быть теперь? Положим, на эту-то мне плевать, а вот он… Сколько можно прощать его выходки! Ну что он молчит? Почему всем не скажет то, что мне говорил: что никакая она ему теперь не жена, что она его пять лет и в мыслях не поминала – ни звонка, ни весточки. Он тоже, как дурак, тогда пустился ее искать. Обеты давал… Ох, таких дураков – днем с огнем поискать! Вот она – загадочная русская душа, попросту дурь беспробудная! Мы не в реальном, мы в выдуманном мире живем. Только все путаем. Господи, паршиво-то как! Что ж мне делать, а? Что делать?»
Но ответа на этот сакраментальный русский вопрос Вера не находила. Погруженная в свои терзания, она не замечала, что Алеша поминутно бросал на нее тревожные взгляды. Хозяйка посадила его за столом возле Ольги – ну как же, жена! И он не мог ни коснуться Вериной руки, ни шепнуть ей хоть полслова на ушко… Только в отличие от Веры, которой душевная боль, пронзившая всю ее, как отравленная стрела, мешала оценить обстановку, он чувствовал, что в этом доме что-то не так. Слишком напряжены были хозяева, и внезапный приезд гостей не мог настолько выбить из колеи этих явно уравновешенных и вполне светских людей… Тут дело было в другом. Но в чем? Он пытался проанализировать скрытые причины всеобщей подавленности, которую все присутствовавшие старались затушевать под личиной радушия и вежливого гостеприимства. Всем удавалось превосходно играть свои роли, кроме, пожалуй, двоих: Веры и Веренца.
У Алеши сердце сжималось, когда он смотрел на Веру, – вот бы, кажется, схватил ее в охапку, нарушая все правила хорошего тона, и на руках унес – унес отсюда… И пускай бы ему пришлось нести ее так всю ночь – по незнакомой местности, в темноте, по дорогам чужой страны – да это пустяк! Он всю жизнь готов носить ее на руках – эту безгранично любимую безрассудную женщину, чья щедрая самоотверженность сделала ее еще ближе ему и родней!
«Ты потерпи, моя милая! – заклинал он ее в душе. – Потерпи еще капельку. Клянусь, я ни разу в жизни больше не подставлю тебя под удар! Я совсем истерзал твое сердце… твое смелое маленькое сердечко, которое я не променял бы на целый мир… Ты – весь мир для меня, родная! Сколько же красоты в тебе, моя чистая, моя золотая душа! Я ведь мальчишка по сравнению с тобой. Только ты не бойся – я вырасту, я стану большим, громадным, я буду великаном, твердо стоящим на этой земле, головой упирающимся в небеса… Я подарю тебе все земные радости, всю нежность, всю теплоту души, на которые только способен человек. Я отогрею твое замученное, твое уставшее сердечко, бьющееся, как птаха в силках… Я напою тебя собственной кровью, если у нас не будет воды, я отогрею тебя своим дыханием, если не будет огня… Я люблю тебя! Тебя одну – и с каждым днем, не переставая удивляться тебе, я люблю тебя сильнее, чем прежде…»
Собрав всю свою волю, Алеша пытался поддерживать светскую беседу, вместо того чтобы, опрокидывая стулья, ринуться к Вере, обнять ее, что-то ей объяснить… Вслух сказать все то, что рождалось в нем, – все, что говорило его болезненно сжавшееся, сгоравшее от любви к ней сердце… Какая-то властная сила удерживала его на месте, быть может, это была интуиция? Или некий знак свыше, запрещавший ему сломать затеянную Ольгой игру? Он терялся в догадках.
Только одно было ему очевидно: игра эта затеяна неспроста. Пытаясь внутренне отстраниться, он окидывал мысленным взором всех, в том числе и себя, собравшихся за столом, и видел, что картина эта фальшива. Взаимоотношения ее персонажей неестественны. Все явно ждут чего-то. Или кого-то? С каждой минутой Алексей все больше убеждался, что Вера оказалась права, примчавшись к Ольге на помощь. Ей явно что-то угрожало. Да, похоже, и не только ей – хозяева, как ни старались болтать и шутить, были скованы так, будто над ними нависла незримая опасность. Но от кого или от чего она исходила?.. Да, тут было над чем поломать голову.
Алеша знал Ольгу не первый год. Он понимал, что уж кто-кто, а она не способна вот так, ради игры на публику унизить Веру. Да и его самого – она ведь отвела ему роль, которую он вовсе не был намерен играть. Значит, что-то заставило ее сделать это. Что-то или кто-то? Веренц. Это был единственный, логически вытекающий из всего происходившего вывод. Веренц, который сидел, исподлобья глядя то на Ольгу, то на Алексея, и взор его метал громы и молнии! Ревность! Он ревновал Ольгу… Вот зачем она все это устроила – ей нужно было вызвать в нем ревность? Но зачем? Алексей не находил ответа.
Музыка смолкла. На деревянной скрипучей лестнице, ведущей на второй этаж, послышался дробный топоток легких ног. Это была Фридерика. Она замерла на пороге гостиной, не смея войти, тоненькая, напуганная, с покрасневшими от слез глазами.
– Мама, я не могу заснуть! – еле слышно прошептала она, но слова ее поняли все, в том числе и русские.
– Немедленно назад! Марш в спальню! – вырос перед ней разъяренный Вальтер. – И носа не смей высовывать!
Фридерика, закрыв лицо руками, унеслась вверх по лестнице. Слышно было, как захлопнулась дверь в ее комнату. В гостиной застыла тишина. Ни звяканья чашки о блюдце, ни шуршания салфетки, ни скрипа, ни стука – даже огонь в камине примолк и замер, напоминая искусственную театральную декорацию…
Берта, сжав маленькие руки в кулачки, замерла, ошеломленная выходкой мужа. Он никогда не кричал на детей, всегда был с ними ласков. Она понимала, что этот срыв был вызван диким напряжением… Но девочке от этого не легче.
– Извините, я сейчас вернусь, – бросила она гостям и побежала вслед за дочерью.
И снова тишина – гнетущая, тягостная. Только взбесившийся дождь барабанил в закрытые окна. Казалось, что напряженная атмосфера комнаты материализуется в плотном, вязком смоге, становилось трудно дышать.
Эта сцена вывела Веру из состояния угрюмой сосредоточенности – теперь и она, как бы очнувшись, поняла, что в этом доме творится что-то неладное. Ей достаточно было только раз взглянуть на Вальтера – этого крупного, чуть полнеющего мужчину, всем своим существом излучающего доброту и непоколебимое спокойствие, чтобы понять, что подобные окрики вовсе не в его характере… Вера взглянула на Алексея – он подмигнул незаметно: мол, все в порядке, держись! И еще одно прочитала Вера в его взгляде: будь начеку! Будь внимательна, не раскисай!
Она глубоко вздохнула, стараясь окончательно прийти в себя, и оглядела комнату. Вальтер, пытаясь загладить вину и несколько разрядить обстановку, распахнул нижние дверцы резного буфета и поставил на стол две бутылки превосходного вина и еще одну крутобокую – с коньяком. Теперь он всецело был поглощен процессом извлечения пробок. Ольга, поймав Верин взгляд, принялась многозначительно моргать, явно подавая какие-то знаки, значения которых Вера не смогла разгадать. А Веренц… Только теперь она обернулась к своему соседу, сидевшему по правую руку от нее, и заметила, как пульсирует вена у него на виске, как напряжены руки, засунутые в карманы, каким недобрым огнем светится взгляд… Она почувствовала себя рядом с ним неуютно, ей захотелось немедленно встать и отойти подальше от своего малоприятного соседа. Что она немедленно и сделала.