– Алеша, прости… Я не знала…
– Тебя очень долго не было с нами. Очень долго, Оля! Алеша тоже поднялся, вслед за ним поднялась и Вера.
– Помянем отца, – поглядев в глаза обеим женщинам, сказал Алексей.
В их первом тосте не было слышно звона бокалов.
Выпив, они снова сели, и в комнате повисла долгая, томительная пауза. Гроза ушла далеко, слышны были лишь отдаленные глухие раскаты грома. За окнами шумел дождь.
Вера, сидевшая как на иголках, подумала, что теперь самое время уйти, но Алексей снова предупредил ее намерение.
– Господи, какой я чурбан! – засуетился он. – Милые дамы, прошу вас простить мне мою бестактность – я ведь вас даже не представил друг другу. Вера, как ты, наверное, уже догадалась, это Ольга, моя… – запнулся он, – жена… Оля, познакомься, пожалуйста… – Он встал, обошел вокруг стола и, остановившись позади кресла Веры, положил руки на его резную высокую спинку. – Это моя Вера!
– Хорошо! Как хорошо, что у тебя есть вера. Плохо без веры… Только с нею можно найти свой путь…
Ольга поднялась, медленно и неслышно, точно была невесомой, обошла стол с другой стороны и так же, как Алексей, встав за спиной кресла Веры, застыла.
Оба они – муж и жена – стояли теперь плечом к плечу за спиной помертвевшей Веры.
Она очень хорошо понимала, что имела в виду Ольга, говоря о вере, – она попросту проигнорировала ее, играя двойным смыслом слова, которое одновременно обозначало и духовное стремление человека, и женское имя. Но она продолжала сидеть неподвижно, решив предоставить все Алексею. Поможет он ей или нет? Защитит? Или позволит жене продолжать пользоваться своим преимуществом… Сердце свое она больше не чувствовала – оно словно оборвалось и кануло без следа, без стука и без дыхания… Вера хотела лишь одного – выйти из этого дома, сохранив хотя бы чувство собственного достоинства. О жизни своей она больше не думала – у нее отобрали жизнь!
И тут произошло нечто совсем неожиданное. Легкая, как лепесток, ладонь Ольги легла на похолодевшую Верину руку. Ольга еле заметно пожала ее и тихо, еле слышно произнесла:
– Не могли бы вы посмотреть на меня? Прямо сейчас! Вера, не чуя под собой ног, поднялась, как во сне, и медленно повернулась. Теперь они все трое стояли лицом к лицу. Алексей, словно окаменевшая башня, высоко возвышался над ними, а лица обеих женщин находились примерно на одном уровне – только Ольга была чуть выше…
Обе глядели прямо в глаза друг другу. Верины глаза сверкали – золотые искорки дрожали в зрачках, озаряя их словно бы изнутри плещущим солнечным светом. Они были влажны и огромны. И, несмотря на невыносимую душевную боль, глаза эти не таили ни зла, ни угрозы… В них была теплота – идущая изнутри, от сердца, та теплота, которая в этой женщине была столь же естественна, как дыхание, и которая встречается так же редко, как Божий дар…
Ольгины же глаза подобны были раскрывшейся бездне ночных небес – бездонных, беззвездных и непостижимых…
И внезапно Ольга вся засветилась, как будто внутри ее кто-то зажег фонарик и свет его озарил ее всю – глаза, лицо, ожившую, задышавшую, заволновавшуюся фигуру. Она одним грациозным движением, похожим на всплеск, отдалилась от Веры, присела в глубоком балетном классическом реверансе, высоко взмахнув рукою над головой, а потом вновь приблизилась к Вере и, низко склонившись, поцеловала ей руку.
Та настолько опешила, что не могла произнести ни слова – так и стояла, широко раскрыв глаза и полуоткрыв рот…
– Здравствуй, Вера! – пожимая ее руки, ласково, искренне улыбаясь, промолвила Ольга. – Я рада! У тебя самое удивительное имя на свете! И ты сама – удивительная… Алеша! – сияя, воскликнула Ольга. – Алешка! Как тебе повезло! У тебя не просто красивая – у тебя золотая жена!
И почему-то оба они – и Вера, и Алексей – догадались, что слово золото для Ольги священно и что в этом слове для нее таится отнюдь не материальный – духовный смысл…
И Вера отпрянула, и вырвала руку, и крикнула:
– Ну что вы, Ольга, зачем вы так!
Но та спокойно вернулась на свое место и села, не забыв при этом оправить платье. Оно уже начало подсыхать. Она оперлась подбородком на руки и, с лукавством глядя на Веру, сказала:
– Давай лучше будем на «ты», хорошо? Ты, Верушка, ты! Ты здесь хозяйка. Не я, а ты! И, прошу тебя, поведи застолье, а то наш кавалер онемел совсем… Ну? Кто произнесет тост: ты или я?
– Конечно, ты! – не раздумывая решила Вера.
– Как скажешь! Тогда мы выпьем за Москву. За наш разбитый, расхлябанный, непричесанный, больной, гордый город, лучше которого нет на свете!
Она сама налила себе полный бокал и залпом выпила, не дожидаясь, покуда Алексей придет в себя и примется за обязанности главы дома…
Алексей, ни слова не говоря, покачал головой, дескать: ну и ну! Разлил вино по бокалам и сжал под столом Верину руку. Только потом осмелился взглянуть на Ольгу и очень тихо сказал:
– Спасибо!
Потом он вновь поднялся из-за стола, подошел к старинной печке, выложенной белым кафелем, открыл заслонку, просунул внутрь руку, порылся там, в глубине… и извлек на свет бутылку виски, початую на одну треть.
И когда он, поставив бутылку на стол, отошел к буфету, чтобы взять свой излюбленный стаканчик синего хрусталя, его дамы неожиданно и лукаво переглянулись между собой, чуть ли не подмигнув друг другу… И обе разом прошептали одними губами слово «заначка». И разом прыснули.
Алешка обернулся:
– Что это вы хохочете? Небось надо мной? – Краски понемногу оживали на его лице.
Слава Богу, думал при этом каждый из них, это уже разрядка. Катастрофы, взрыва, Хиросимы и Нагасаки не произошло… Но как быть дальше?
Дамы без всяких тостов мирно потягивали вино, а их кавалер залпом осушил подряд две стопки виски. Вернувшись за стол, он заметно повеселел.
– Ольга, что ты все: Москва! Москва! Как чеховские сестры, честное слово! Расскажи лучше, как Бонн… Как Германия…
– А что Германия? – Глаза Ольги стали фиолетовыми, только зрачки в них оставались расширенными – чуть ли не со старый советский полтинник. – Рейн ее затопил. Этой зимой. Вышел из берегов. Совершенно весь вышел. Подвалы домов затопило, кое-где и первые этажи. Вот досталось бюргерам! – с наслаждением выпалила она. – Замельтешились! А то все кусточки, горшочки… А тут эвана! Вся твоя Германия как с цепи сорвалась! Как будто сам Роландов дракон на горе своей прыгает и воет!
– Какой Роландов дракон? – поинтересовалась Вера.
– Ну, был такой. Ел всех. Жил на горе. В замке. А напротив – через Рейн – жил Роланд. Это их народный герой. Легенда-а-а-арный, – протянула она нараспев, явно наслаждаясь рассказом. – У него тоже был замок. Его развалины по сей день сохранились. Я живу возле них. Только под горой. Ну вот, этот Роланд дракона несчастного и порешил. И стал героем. А разве дракон – не герой? Он ведь летать умел. Он живым воплощением чуда был. Правда-правда – живым! Я его отражение в Рейне видела. Он бунтовал, хвостом бил. Прямо как я!
И Ольга в мгновение ока оказалась сидящей на краю стола, подняв ноги и руки в совершенной академической балетной позе «на плече у партнера». При этом глаза ее дико блеснули.
– Оля, ради Бога! Оленька, я тебя умоляю… – Едва Ольгины ноги в ажурных чулках взметнулись над столом, а на лице ее сверкнула победительная улыбка, как Алексей не на шутку встревожился.
Вере вспомнились его рассказы об Ольге, когда он вскользь упоминал, что ее психика не совсем в порядке.
Алеша очень бережно взял Ольгу на руки и посадил на диван.
– Все знают, ты блистательная балерина, – склонился над ней Алексей, – но, пожалуйста, не доказывай этого так…
– Дурачок, я же ничего не доказываю, – с покорным видом тихо проговорила Ольга. – Это и в самом деле все знают. И в Европе, и тут у нас – в Большом… В моем бывшем Большом, – добавила она еще тише. – Просто скучно мне тут у вас. Мне везде скучно.