— Ну нет, — сказал он. — Этого будет недостаточно. Хоть они и упрямые злыдни, но не трусы. Они без страха примут смерть, неколебимо и решительно. Их можно запугать только полным уничтожением всего клана. Поэтому у меня нет выбора: я должен показать, на что способен в гневе. Надо сделать так однажды — и тогда, может быть, повторения не понадобится.
Он был прав, и Ирина это знала. Она бы и не предлагала подобного, если бы не понимала, как Кунгасу отвратительно его решение. Будучи тверд характером и закален своим образом жизни, Кунгас все же не мог хладнокровно резать младенцев для запугивания стариков и не испытывать боли в прикрытой железной маской душе.
Ирина в конце концов преуспела в поднятии настроения. Кунгас наконец пошутил и сам:
— А кстати, кто же дал начало нашему роду?
Глаза Ирины сузились.
— Не говори глупостей. От тебя у меня столько забот, что как мне найти время наставить тебе рога? Не говоря о том, что я выжата как лимон, о бесчувственный мужлан!
Кунгас продолжал хмуриться. На свой лад он мог давать уроки упрямства старейшинам кланов.
— Я не об этом, — отрезал он, отбрасывая саму идею скупым жестом. — Я не сомневаюсь, что я единственный в твоей постели. Но я просто посредник. В духовном смысле. Кто же настоящий отец? Мы возвели все к богам, верно? Мне не придется на старости лет узнать, что дети, которых я считал своими, на самом деле происходят от Зевса и не пойми скольких распутных божеств индусского пантеона?
— Какие языческие взгляды! — воскликнула Ирина. — Постыдился бы!
— Я же не христианин, — парировал Кунгас.
— И не буддист, кстати, если уж настаиваешь на точном определении своих взглядов. Как бы сказать точнее? Это просто варварские заблуждения.
Она выпрямилась, стараясь сохранять невозмутимое достоинство. Это оказалось... сложновато — она еле удерживалась от смеха.
— В любом случае, это чепуха. Разумеется, отец ты и никто другой. Хотя твои предки очень любопытны.
Наконец он улыбнулся:
— Любопытней Александра Македонского? Который — к моему великому удивлению — оказался моим прародителем. Что довольно странно, потому что он прошел по этой местности задолго до того, как здесь появились кушаны.
— Мои изыскатели, тем не менее, уверяют меня, что это правда. А теперь они сказали мне, что в дополнение, кажется...
— О нет! Только не говори мне, что я происхожу по прямой линии от царя Ашоки!
Ирина сперва и вправду серьезно рассматривала Ашоку как кандидата в прародители. Но в конце концов решила, что заявка на зачисление в мужнины предки самого прославленного и почитаемого индийского императора может вызвать множество политических проблем. Вечно подозрительные правители Индии могли бы расценить это заявление как претензию Кунгаса править всей Индией.
А это в кушанские планы не входит. Лезть в индийскую политику — даже в Пенджабе, а не на великой и многолюдной равнине Ганга — явная глупость. Пока они с Кунгасом контролируют Хайберский перевал и Гиндукуш, то могут сколько угодно расширять границы на севере, не рискуя столкнуться с враждебностью индусов или персов. Такая напряженность могла бы повести к войне. И, конечно, вскорости персы и индусы — да и римляне, и китайцы — начнут горько жаловаться на кушанский контроль торговых путей по Центральной Азии.
Но эти споры можно будет уладить. Ирина была прекрасным дипломатом — даже без поддержки мужа, который способен запугать самих патанских старейшин.
— Ерунда, — уверенно заявила она. — Мои изыскатели уверили меня, что к Ашоке ты никакого касательства не имеешь. И это замечательно, потому что у нас нет амбиций по отношению к Индии. Однако — по счастливой случайности, поскольку мы собираемся стать центром буддизма, — можешь себе представить...
Кунгас подавился воздухом. Ирина торжественно продолжила:
— Это сущая правда! — напыщенно объявила она. — Конечно, не прямо от Будды. То есть когда он уже стал Буддой. Тогда он вел жизнь святого аскета. Но до того, когда он был просто царевичем Сиддхартхой Гаутамой и был женат на царевне Яшодхаре... Случилось так, что его сын Рахула...
Кунгас залился смехом, и Ирина поняла, что опять спасла его душу. Она всегда боялась, что душа, закованная в железо, со временем сама превратится в железо.
Пусть мир видит железную маску. Иногда это даже необходимо. Но если душа, укрытая под маской, сама станет железной, последствия будут чудовищны. И тогда, в новой вселенной, которую они создают, имя «Кунгас» станет таким же ужасным, как в прежней — имя «Тамерлан». Имя, которое означает только беспощадную жестокость.