Анна чуть не взвыла от отчаяния. Но сдержалась.
— Я не могу. Мне нужны деньги, чтобы добраться...
Солдат нахмурился:
— Дура! Они не отберут у тебя лодку, а мы оставим тебе достаточно — вполне достаточно — чтобы вернуться в семью, и проводим до Анатолии.
Он снова покосился на моряков. Те остановились поодаль в нерешительности.
— Нечего тебе здесь делать, девчонка, — мрачно пророкотал солдат. — Скажи еще спасибо, что с жизнью не расстанешься.
Его брат тоже поднялся на ноги. И язвительно фыркнул:
— И с девственностью. Это тоже многого стоит, когда доберешься до семьи.
Ярость, копившаяся в душе Анны месяцами, вырвалась на свободу.
— Я не девственница, — огрызнулась она. — Это мой муж постарался, ублюдок, и сбежал на войну.
Теперь встал и араб. Услышав ее слова, он громко захохотал:
— Спаси нас Господь! Ну надо же, брошенная жена!
Моряки в отдалении обозлились, судя по взглядам, мгновенно ставшим из хищных хмурыми. Один из них хрипло выкрикнул что-то на языке, которого Анна не узнала. Наверно, какой-то арамейский диалект. Исавр, тот, что был, похоже, старшим над двумя остальными солдатами, опять покосился на них и лениво помахал рукой. Жест означал примерно: спокойно, спокойно — вам тоже перепадет.
Потом он перевел взгляд на Анну.
— Дура, — повторил он. Это было сказано без злобы, просто с ленивой насмешкой. — Что ж, думаешь, ты единственная из женщин, которую бросил муж, чтобы зашибить на войне деньжат?
— У него полно денег, — прошипела Анна. — Он погнался за славой. И прославился, будь он неладен.
Араб снова захохотал:
— Прославился? Наверно, в вашем поместье! И каково же прославленное имя достойного образца воинской доблести? Блистательный Антоний — само великолепие в образе курьера?
Тут рассмеялись все трое. На мгновение Анну ошеломили цветистые фразы, произнесенные простым солдатом. Она смутно припомнила, что муж однажды хвалил перед ней поэтическое искусство арабов. Но сейчас это вспоминание лишь подогрело ее ярость.
— Он прославился, — отрезала Анна. Врожденная честность заставила ее добавить: — По крайней мере, в Константинополе. Велизарий писал о нем в Сенат. И там же читали его «Донесения».
Имя «Велизарий» внезапно остановило смех. Глаза старшего из исавров сузились.
— Велизарий? Что такого сделал твой муж, что о нем писал Велизарий?
— И как зовут твоего мужа? — добавил араб.
Анна стиснула зубы.
— Калоподий. Калоподий Саронит.
Молчание сгустилось до мертвой тишины. Глаза всех троих солдат превратились в щелочки.
Старший исавр перевел дыхание:
— Так ты утверждаешь, что ты жена Калоподия Слепого?
На мгновение под броней гнева она почувствовала укол душевной боли. И не понимала, откуда та взялась. Калоподий всегда был слеп к ее желаниям, на свой лад. Но...
Она тоже с трудом перевела дух.
— Говорят, что он ослеп, да. Так говорилось в письме Велизария Сенату. Да, он и сам писал об этом в своих письмах. Я... я думаю, это правда. Я не видела его много месяцев. Когда он уехал...
Один из моряков что-то грубо выкрикнул. В ответном взгляде, которым его удостоили исавры, не было и следа беспечности. Это был пристальный и прямой взгляд. Хладнокровный, как взгляд змеи, и такой же смертоносный. Даже благородная девушка самого нежного воспитания, какой и была Анна, почувствовала неприкрытую физическую опасность. Все моряки разом попятились.
Исавр перевел взгляд на Анну. Во взгляде мерцали все те же холод и внимание.
— Ну если ты лжешь...
— С чего бы мне лгать? — разъярилась Анна. — И, кстати, как прикажешь мне это доказывать?! — Вдруг ее осенило: — Хотя... — Она поглядела на свое суденышко, доверху нагруженное пожитками. — Если ты читаешь по-гречески... У меня есть несколько писем от него.
Араб тихо вздохнул:
— Говоришь, с чего бы тебе лгать? — Его карие глаза пристально изучали ее лицо. — Господь с нами, ты и вправду не понимаешь, верно?
Она смущенно покачала головой:
— Чего не понимаю? Вы знаете его лично?
Вздох старшего исавра был откровеннее.
— Увы, нет, девочка. Мы так разбогатели после Харакса, что бросили военную службу. Мы... — он махнул рукой в сторону брата. — Кстати, меня зовут Илл, а его — Коттомен... Мы заработали на приличное поместье. А Абдул решил отправиться с нами.
— Мне надоела пустыня, — пояснил араб. — И верблюды надоели. Терпеть их не могу.