— Я рад, что именно ты так в этом уверен.
— Не говори ерунды! — нетерпеливо отмахнулся Юстиниан. — Разумеется, разобьешь. И вот к этому времени — как я говорил, пока ты меня не перебил, — почти две трети из них станут христианами. Что это дает Хосрову, кроме головной боли? Не забывай, что это ты пообещал персам юг Пенджаба.
Велизарий пожал плечами:
— Я правителю Ирана ничего не «обещал». Признаю, я действительно демонстрировал, что одобряю эту мысль — главным образом потому, чтобы он не впадал в амбицию и не возжелал поглотить весь Пенджаб. Это повело бы лишь к бесконечному трехстороннему конфликту между персами, кушанами и раджпутами.
— Ты и так его заполучишь. Хочешь моего совета?
Естественно, Юстиниан даже не подождал отклика и продолжал:
— Удержи за собой Железный Треугольник. Сделай его римским анклавом. Это хорошая идея, потому что мы можем служить буфером между персами, кушанами и раджпутами — а теперь мы сможем узаконить это на религиозных основаниях.
Он сделал попытку произнести последнюю фразу с пылом благочестия. Слабую попытку — но и та провалилась.
Велизарий поскреб подбородок.
— Я уже думал об этом, — признался он. — Но Кунгасу наплевать.
— Наплевать? Да он только рад будет! Я бы никогда не подумал, что эти варвары-кушаны так сообразительны. Но они таковы. По крайней мере, им хватает ума слушать Ирину Макремболитиссу, а уж она-то несомненно умна.
Честно говоря, хотя Велизарий знал, что правитель кушанов внимательно прислушивается к советам своей жены-гречанки, но Кунгас сам принимал решения. Он сам был достаточно умен, чтобы понять, что вмешательство молодого кушанского государства в бесконечный конфликт персов и раджпутов по поводу владений в Пенджабе только ослабит кушанское царство. Римское буферное государство, расположенное в центре Пенджаба, уменьшит этот конфликт — или, по меньшей мере, прикроет от него кушанов.
— А раджпуты...
— Какая разница, что они думают? — несся далее Юстиниан. — Все это останется спорным вопросом, подчеркиваю, пока ты наконец не начнешь все-таки свое наступление — и к тому времени они будут разбиты, а побежденные принимают все, что им продиктуют.
Вот так работало политическое чутье Юстиниана. Очень проницательно в своем роде. Но, кроме всего прочего, годы, которые Велизарий провел в мысленном общении с Эйдом с его огромными познаниями в мировой истории, сделали его весьма скептичным к империализму. Он обозревал огромную перспективу человеческого политического опыта, не только в будущем одной планеты, но и на огромном множестве других планет. Из этого опыта на предмет империй Велизарий вынес два простых и мудрых наблюдения:
Во-первых, любая империя, которая существовала или будет существовать, считает себя венцом и концом всего.
Во-вторых, каждый раз это не так. Немногие из них просуществовали больше двух сотен лет, и еще более немногие обходились на протяжении двух сотен лет без гражданской войны или другого мощного внутреннего конфликта. Человечеству, возможно, лучше бы жилось, если бы оно больше избегало политического самовозвеличивания. Утверждение, что историей можно управлять, — даже если правит кто-то вроде Велизария со всегда готовым услужить советником Эйдом — было полным абсурдом. Лучше всего просто создать нечто дельное, с минимальным количеством проблем, и позволить человечеству свободно развиваться в его границах. Если подчиненное общество здорово, властные структуры стремятся к сокращению, подлаживаясь под обстоятельства.
Вкратце, и неудивительно, Велизарий пришел к выводу, что намерения и стремления его главного врага Линка и «Новых богов», которые создали это чудовище, были все той же старинной имперской недальновидностью, только на новом уровне. Велизарий точно не знал, во что верит. Но точно знал, во что не верит, — и этого было достаточно.
— Ладно, договорились, — отрезал он. — Мы планируем удержать за собой Треугольник. Кто знает? Может, Хосров способен сообразить, что это и к его выгоде тоже.
— Возможно, — скептически проворчал Юстиниан. — Но я в этом сомневаюсь. Не забывай, он император. Императорский пурпур автоматически делает человека глупее. — Израненное, изуродованное лицо озарилось ухмылкой: — Поверь мне. Уж я-то знаю.
* * *
Их беседа была прервана особенно громким раскатом в беспрерывном артиллерийском обстреле между малва и римлянами. Несколько вражеских снарядов легли так близко, что тряхнули бункер.