— Рассказывай, — повторил Велизарий. При всей мягкости эти слова, как уловил Калоподий, были произнесены тоном приказа.
Он все еще колебался.
Велизарий рассмеялся:
— Не смущайся, юноша. У меня есть на это время. По правде говоря, — Калоподий почувствовал, не видя, легкий жест полководца, выражающий некую насмешливую скуку, — мне это даже нравится, Калоподий. Война — это средство, а не цель. Я бы хотел потешить душу и поговорить о целях, для разнообразия.
Для Калоподия этого было достаточно, чтобы отбросить нерешительность.
— Я не очень хорошо ее знаю, господин. Мы поженились незадолго до того, как я ушел в армию. Это был...
Он замялся, подыскивая слова. Велизарий подсказал:
— Брак по расчету. Твоя жена из семьи Мелиссинов.
Калоподий кивнул. Обостренным слухом он уловил, как полководец чешет в бороде, как привык делать в задумчивости.
— Прославленная фамилия, — заявил Велизарий. — Одна из немногих семей сенаторов, которая может похвалиться древней родословной, ничего не платя архивариусам. Однако эта семья переживает в последнее время денежные затруднения.
— Мой отец говорил, что кредиторы описали у них все имущество вплоть до ночных горшков, — вздохнул Калоподий. — Да, полководец. Прославленная семья, но в стесненных обстоятельствах. Тогда как моя семья, если помните...
— Сарониты. Чрезвычайно богаты, но на изысканиях их родословной архивариусы могли бы обогатиться.
Калоподий ухмыльнулся:
— Фамильное древо насчитывает не более трех поколений, да и те купцы. Не по официальным записям, разумеется. Мой отец может позволить себе нанять целую толпу архивариусов.
— Это и объясняет твое великолепное образование, — задумчиво протянул Велизарий. — Я-то удивлялся. Немногие юноши из знати так владеют языком и стилем.
Калоподий услышал, как скрипнула скамья, когда полководец вставал. Потом послышались шаги. Это была другая привычка Велизария: расхаживать в задумчивости туда-сюда. Калоподий в последние недели слышал эти шаги множество раз. Но был озадачен тем, что полководец уделяет его проблемам такое же внимание, как и вопросам тактики и стратегии.
— Хотя это обоснованно, — продолжал Велизарий. — Из-за внешнего лоска — и не думай, что персы удерживаются от саркастических замечаний по этому поводу, — римскому аристократу могут простить короткую родословную, если ее обладатель богат и хорошо образован. Особенно — как ты — в грамматике и риторике.
— Я могу вместить в каждую фразу по три аллюзии из Гомера и из Библии, — смеясь, признался Калоподий.
— Я заметил! — расхохотался полководец. — Официальную историю военных действий, которую ты пишешь, можно использовать и в качестве комментариев к Гомеру и к Библии. — Смех умолк. — Однако я заметил, что ты не делаешь этого в «Армейских донесениях».
— Там они не нужны, — пожал плечами Калоподий. — И даже мешают. Я пишу их для поддержания духа солдат, а большинство из них все эти аллюзии только озадачили бы. Кроме того, это же ваши донесения, а не мои. А вы так не разговариваете, тем более со своими солдатами.
— Это не мои донесения, юноша. Они твои. Утверждаю их я, это верно, но пишешь-то их ты. И когда мой сын читает их вслух перед Сенатом, Фотий всегда называет их донесениями Калоподия, а не моими.
Калоподий ошеломленно замолк.
— Разве ты не знал? Моему сыну одиннадцать лет, и он очень начитан. И так как он сейчас римский император, хотя действительная власть еще принадлежит Феодоре, он настоял на том, чтобы читать их перед Сенатом. Он обожает твои донесения. И писал мне в последнем письме, что это единственное его чтение, которое его не изводит. Его учителя, разумеется, не одобряют.
Калоподий продолжал безмолвстовать. Велизарий опять рассмеялся:
— Ты стал знаменит, парень.
И мягким тоном, почти печально:
— Я не могу вернуть тебе зрение, Калоподий. Но могу дать тебе славу, за которой ты и пришел к мне. Я же тебе обещал.
Звуки шагов возобновились.
— И на самом деле, если мои предчувствия меня не обманывают, эти твои «Донесения» когда-нибудь — многие века спустя — будут гораздо более известны, чем твоя официальная история войны.
Калоподий по слабому звуку догадался, что полководец поглаживает грудь, на которой в ладанке покоился кристалл из будущего по имени Эйд.
— Существует авторитетное мнение, что историки будущего будут предпочитать сухие факты риторическим украшениям. И — по крайней мере, на мой взгляд — ты пишешь хроники даже лучше, если отбрасываешь аллюзии из классики.
Скрипнуло сиденье, полководец вернулся на свое место.