Эзана и сам за словом в карман не лез, когда дело доходило до пикировок — или обмена цветистыми фразами, например. Усанас одобрительно ухмыльнулся и пожал плечами:
— Увы, нет. Мои доводы были настолько выше его уровня, что этот зеленый юнец даже не понял, что я разбил его наголову в интеллектуальном смысле. Отнюдь нет, это выражение появилось у него минут пять спустя, когда прибыл курьер с новостью, что его папаша скончался в Константинополе. И он стал наследником одного из самых крупных состояний империи.
Он ткнул пальцем в сторону Антонины:
— Именно такое выражение.
Та не знала, смеяться или плакать. И в конце концов проделала это одновременно.
— Вот послание от Феодоры. Отправлено телеграфом в Александрию, переслано в порт Миос Ормос, а оттуда к нам доставлено морем. — Она воздела руку с письмом. — Мой сын... со своей женой Тахминой... отправляется с визитом к союзникам. И начнет, разумеется, с Аксума. Он поедет с нами в Индию.
— Ага, — кивнул Усанас. — Все объяснилось. Твоя радость по поводу будущей встречи с сыном, более скорой, чем ожидалось. Твоя печаль по поводу отсрочки долгожданного воссоединения с мужем. Материнский инстинкт истинной египтянки борется со сладострастием греческой шлюхи.
Он обменялся угрюмым взглядом с Эзаной.
— Придется тебе дожидаться сына, — объявил Эзана. — Будь ты хоть сто раз греческой шлюхой.
Антонина одарила обоих сладчайшей улыбкой:
— Хочу вам обоим напомнить, что гречанки к тому же считаются в мире непревзойденными отравительницами. А у вас в Эфиопии нет наемных дегустаторов.
— Она права, — признал Усанас.
Эзана снова недовольно простонал:
— И все же пусть дожидается сына. Будь она хоть сто раз...
— Ну разумеется, я дождусь своего сына, а вы... вы... долбанутые кретины!
* * *
На следующий день настала ее очередь изводить Усанаса:
— И что? Неужели тебе так трудно отправляться в путь? Тебе-то зачем дожидаться Фотия? Мог бы давно уже развлекаться в Барбариконе — или даже в Чахбехаре — если уж тебе так наскучило прозябать в этом африканском захолустье.
Усанас сердито посмотрел на нее. Это был один из тех редких случаев, когда известный ей много лет бывший зверолов-банту не сразу нашелся с насмешливым ответом.
— Черт тебя побери, Антонина, это трудно. Раньше так не было, потому что...
— Да, понимаю. Разум — даже твой, о великий философ, — отводит разным предметам разные категории. Это удобно и позволяет избежать затруднений.
Усанас запустил пальцы в шевелюру.
— Да, — отрезал он. — Даже мой. Но сейчас...
Его взгляд устремился в окно, близ которого они стояли.
Антонина выглянула наружу, в один из внутренних дворов Тааха Мариам. Там сидела Рукайя, укачивая первенца.
— Она очень красива, — мягко произнесла Антонина.
Усанас не отводил взгляда от окна.
— Я могу не обращать внимания на внешнюю красоту. Я, знаешь ли, не из леса прибежал. — Он снова озарился внезапной улыбкой. — Эээ, то есть не первый день из леса. Хотя могу представить то время, когда остолбенел бы от одного взгляда на нее.
Он неуверенно поежился.
— Гораздо труднее не обращать внимания на мудрость и изящество, соединенные с красотой. Чертова девка к тому же прекрасно образована, для своего возраста. Дай ей еще лет десять...
Антонина пристально смотрела на него.
— Я выбрала ее в жены царю, знаешь ли. И не просто царю, а самому Эону. И, по-моему, прекрасно выбрала.
— Да, прекрасно. Эон был без ума от нее. И мне не составило труда понять почему — хотя в то время это меня не трогало.
— Венчание состоится завтра, Усанас. Уезжай послезавтра, если хочешь.
— Я не могу, Антонина. Во-первых, потому, что это будет выглядеть странно, раз уже все знают, что ты остаешься дожидаться Фотия. Люди подумают, что это потому, что я недоволен невестой, а не... хм, совсем наоборот.
Он наконец поднял взгляд на Антонину.
— Но большая проблема — это Кутина. И это мы должны обсудить сейчас. Прежде чем что-то предпринимать, я должен разъяснить этот вопрос. Люди уже начали болтать по этому поводу бог знает что.
Антонина поморщилась. Как ни была она довольна своим вкладом в разрешение аксумской династической проблемы, в этом несовершенном мире ее выбор был не идеальным. Большинство проблем она могла не принимать во внимание, по крайней мере — близко к сердцу, поскольку они вызывали обиды и недовольство людей, которые были, по ее мнению, и так излишне поглощены собой.