Но Кутина...
— Не знаю, что с ней и делать, — печально призналась она.
Девушка оказалась самой преданной и способной служанкой из всех, что были у Антонины. А теперь она отплатит ей разлукой с Усанасом, с которым девушку связывали отношения, зашедшие гораздо далее простой интрижки.
— Я тоже, — признался Усанас — еще более печальным тоном. — Конечно, она всегда понимала, что я как акабе ценцен обязан заключить брак в соответствии со своим положением. Но...
Он снова пожал плечами.
— Ее устраивало положение наложницы.
— Но сейчас это неприемлемо. Ты знаешь.
— Да. Конечно.
Поколебавшись, Усанас подошел к окну и поглядел вниз.
— Понимаешь, она два дня назад говорила со мной об этом, — пробормотал он.
— Рукайя?
— Да. Она сказала, что уважает мою привязанность к Кутине и не возражает, если я оставлю ее при себе как наложницу. — Он улыбнулся, отвернувшись от окна, и поднял палец. — «Но смотри, только одну! — сказала она. — Кутина — дело особое. Заведешь другую — отравлю. Не наложницу. Тебя!»
Антонина захохотала:
— Ого! Это похоже на Рукайю!
Так оно и было, хотя Антонина сильно сомневалась, что Рукайю на самом деле устроит такое простое решение. Хорошо хоть, что царица была арабкой и потому знакома с институтом наложниц. Даже ее недавнее обращение в христианскую веру не усложнило бы эти взгляды. Церковь не одобряла содержание наложниц, но тем не менее их заводили многие зажиточные христиане — не исключая даже епископов.
Но все же она была царицей — и вдобавок женой Эона. Со стороны Эона не было даже и попыток завести наложницу. Что, разумеется, было вовсе не удивительно с такой женой, как Рукайя. Не только потому, что она была одной из красивейших женщин Аксумского царства, но и потому, что свойственные ей ум и очарование личности еще увеличивали эту красоту.
Но это не имело значения.
— Усанас...
— Да, да, понимаю, — отмахнулся он. — Это абсолютно невозможно в моем новом положении ангабо. Ситуация и так щекотливая, поскольку мои дети от Рукайи будут сводными для Вахси. И вводить в это неустойчивое равновесие еще и мой выводок от Кутины...
Он покачал головой.
— Это было бы сумасшествием. Но она сейчас беременна.
Прошлая беременность Кутины завершилась выкидышем. Тут не было ничего необычного. И очень вероятно, что следующая беременность Кутины даст доношенного ребенка.
Усанас внезапно опять затряс головой, но на этот раз с унылым оживлением:
— Ха! Наверное, неплохо, что Рукайя так несговорчива. Боюсь, что на мою долю уже не выпадет приключений. Как акабе ценцен я мог бы пускаться во все тяжкие, и всех бы это только забавляло. Как ангабо я должен держаться наподобие жены цезаря, как хвастаете вы, римляне, — даже если, как я вижу, сами далеко не всегда придерживаетесь этих правил.
Антонина ухмыльнулась:
— Феодора-то придерживается. Что, учитывая ее биографию, некоторым кажется потешным. С другой стороны, одно из преимуществ бывшей шлюхи — вроде меня — в том, что тебя не считают женщиной, которая больше интересуется мужиками в чужих постелях, чем в своей собственной. — Она поморщилась и плюнула. — Тьфу!
— Ага, представляю. Но...
— Да, я поняла. Мы так и не приблизились к решению. И проблема еще и в том, что Кутина теряет не только тебя, но и меня. Я не могу взять ее с собой, если ты будешь сопровождать нас в путешествии с...
Ее голос замер. Поглядев на Усанаса, она обнаружила у него тот же слегка отсутствующий взгляд, что и, как она подозревала, у себя.
— Фотию придется согласиться, — пробормотал Усанас. — Вернее, Тахмине.
Антонина мысленно обозрела идею с нескольких сторон, выискивая слабое место.
— Остается та сложность, что Кутина все равно поедет с нами. Люди могут подумать...
— Фу! — Пренебрежительная ухмылка Усанаса могла равняться величественностью только с его саркастической ухмылкой. — Какие еще «люди»? Единственные «люди» — то есть человек, которого это касается, — Рукайя. А она мне поверит — и определенно поверит тебе — когда мы ей все объясним. А что до остальных...
Он пожал плечами.
— Кого будут интересовать слухи, если Рукайя не будет принимать их во внимание? Со сплетнями легко справиться. Игнорируй их, пока они не станут слишком навязчивы, а тогда намекни Эзане, что болтуны Альфа, Бета и Гамма начинают приносить беспокойство. И почти сразу болтуны Альфа, Бета и Гамма прекратят или беспокойство, или свое существование.
Наконец появился и сарказм.
— Такого полезного человека всегда приятно иметь под рукой, даже если он не проявляет должного уважения к моим талантам философа.