— ... все здоровые потребности молодой женщины. Да, я понимаю.
Она понимала все до тонкости, в деталях, не гадала, основываясь на общих положениях. Через некоторое время после свадьбы Рукайя призналась Антонине, какое счастье ей доставляют плотские радости в браке с Эоном.
— Ей всего восемнадцать. Ожидать, что она будет воздерживаться от секса до сорокалетнего возраста — это... не то что заключить пари и ждать выигрыша. И Рукайя выиграет меньше всего, когда ее скорбь по Эону наконец развеется. Если придется, она, конечно, так и сделает. У нее очень сильная воля и самодисциплина. Но ей придется тяжело — и даже если она будет соблюдать ограничения, все равно начнутся бесконечные сплетни.
— Бесконечные — и безудержные, — согласился Усанас. — Так было бы с любой молодой овдовевшей царицей, даже самой безобразной. А с прекрасной, как Рукайя... Бесполезно, Антонина. Задолго до того, как Вахси вырастет и сядет на трон, в мерзкие слухи поверит половина населения — и большая часть царских приближенных.
Антонина наконец добралась до окна, но не взглянула в него. Вместо этого она повернулась к Усанасу:
— Да. Тут возникает второй проблемный вариант, который не лучше первого. Если она выйдет замуж за равного ей по положению, все начнут бояться, как бы дети от второго брака не стали слишком влиятельны. Вторая, неофициальная линия наследников станет подрастать рядом с официальной. Это верный путь к гражданской войне — в следующем поколении.
Усанас кивнул:
— Аксумиты не примут мужа-араба, а арабам — хотя у них нет выбора, сила не на их стороне — точно так же не по нраву придется аксумит. Да и сами аксумиты его невзлюбят — за исключением тех, кто будет из его собственного клана. — Он мрачно уставился на ковер под ногами. — Мерзкая подстилка! Эфиопы умеют работать с камнем и чеканкой, но ткачество им никак не дается. Персидский был бы лучше. — Его глаза мгновенно расширились, голова вздернулась. — Персидский... А знаешь, Антонина, может быть, это выход. Найди ей подходящего заморского мужа. Персидского вельможу или римского сенатора.
Антонина покачала головой:
— Это не сработает. Персидский муж будет невыносим с точки зрения Рукайи. Она уже побывала замужем — за Эоном; как ты думаешь, как она примет мужа из Персии? С их-то замашками?
Усанас вернулся к мрачному разгядыванию ковра.
— Она его отравит. Через год. Или просто зарежет. А вот римлянина...
— Нет. Я могла бы найти ей приемлемого мужа из римлян — приемлемого с ее точки зрения — но это не решит политических проблем. Рим сейчас чересчур силен, Усанас. Муж-римлянин при регентстве Рукайи заставит бояться всех — и арабов, и эфиопов, что Аксум превратится в римскую колонию. По существу, если не по названию.
— Верно. — Он лукаво поглядел на нее. — Тебе бы отравить своего мужа, Антонина. Это ты во всем виновата. Если бы Велизарий не провел последние пять лет, доказывая всем, что римские войска лучше всех... даже в войнах против империи малва, величайшей в мире...
Антонина вернула ему улыбку:
— Боюсь, не получится. Я тут, а он в Пенджабе. Проклятие! Мне надо успешно решить этот вопрос, иначе я к мужу не выберусь — а тогда, уверяю тебя, мне и в голову не придет его травить. Мои здоровые потребности нисколько не уменьшились, невзирая на мой почтенный и преклонный возраст. — Тут она наконец отвернулась к окну. — Итак. Нам нужен влиятельный муж. Производящий впечатление на Рукайю, как и на всех остальных, чтобы у нее не возникло искушения погулять на стороне и чтобы все остальные думали так же. Но — но! — такой человек не должен иметь никаких сторонних связей, чтобы никто не заподозрил его в излишнем влиянии. И чья преданность Аксуму неоспорима.
Далеко на юге сияли высокие снежные шапки Южных (Симьенских) гор, но склоны еще оставались в тени. Солнце стояло еще невысоко.
Темное, громоздкое, неподвижное величие осенялось снежным венцом — и было абсолютно равнодушно к описывающим его словам. Какое дело горам до попыток их описать — и тем более до мелких людских политических дрязг у их подножия? Они просто существуют. И переживут любую династию.
Тут она осознала, к какому решению пришла. Выход явился перед ней во всем своем блеске.
— Это же очевидно, — она задохнулась от облегчения. — Поверить не могу, что так долго рассуждала.
— Тогда не будешь ли так добра сообщить и мне это свое «очевидное» решение? — проворчал Усанас.
Антонина одарила горную цепь сияющей улыбкой.
— О да. Ты обо всем узнаешь, когда придет время.