Кроме богато одетых всадников, что едут впереди, важные и надменные, за ними на десятке верблюдов везут ящики и раздутые тюки, подарки от султана Фридриху, а замыкают колонну две сотни сарацин самого свирепого вида, крупных, в добротных кольчугах, закрывающих даже руки и ноги, в стальных конических шлемах.
Кривые сабли у всех в ножнах, рукояти у многих украшены драгоценными камнями такой величины, что у многих крестоносцев из груди вырывались вздохи зависти.
Манфред, что командует рыцарями, выкрикнул команду, его люди рассыпались вокруг каравана, обеспечивая добавочную охрану, а он подъехал к всадникам во главе отряда, поклонился, прикладывая ладонь к груди, что-то спросил.
Больше Тангейзер его не видел, при перестроении оказался почти в хвосте отряда и вынужден был глотать пыль от верблюжьих копыт, пока не прибыли в расположение императорских войск.
Повезло Вальтеру, он сопровождал знатных гостей прямо во дворец императора, подаренный тому султаном, даже помогал размещать, и теперь бахвалился весело:
– До чего же любезный этот эмир Фахруддин ибн ас-Саих!.. И хотя вина не пьет, какая жалость, но привез нашему императору несколько юных дев, полученных султаном аль-Камилем в качестве дани от покоренных племен!
Тангейзер сказал завистливо:
– Мне кажется, император умеет устраиваться даже в походе, не так ли?
– Умеет, – согласился Вальтер. – Что глазки заблестели?
Тангейзер тяжело вздохнул.
– Мне теперь каждую ночь снятся гурии, которых увидел при первом и, увы, единственном посещении императора.
Константин прислушался, захохотал мощно.
– Что, завидуешь?
– Еще как, – признался Тангейзер. – Я не сарацин, но хотел бы после смерти оказаться в магометанском раю!
Вальтер посмотрел на Константина и тоже расхохотался чисто и звонко, словно высыпал из мешка кучу серебряных колокольчиков.
– Потерпи, – сказал он так значительно, словно это зависело только от него.
– А что изменится? – спросил Тангейзер безнадежным голосом.
– Как только будет передышка, – объяснил Вальтер, – император устроит прием, а это он еще как умеет, пойдут песни, барды покажут свое умение, девушки начнут танцевать и одарять всех гостей любовью…
– Слава императору! – воскликнул Тангейзер пламенно. – Когда этот эмир отбудет?
Вальтер покачал головой.
– Не спеши… Я слышал, они с императором старые друзья. Сперва затеют философский диспут, оба это любят, потом изящные беседы о прекрасном… в этом оба тоже знают толк, затем поговорят о тонкости понимания персидской поэзии… оба, кстати, могут читать наизусть целые поэмы.
– Господи, – воскликнул Тангейзер, – зачем ты одаряешь одного человека тем, что можно с запасом раздать двадцати?
– Умений императора, – сказал Константин и снова грубо захохотал, – хватило бы на сорок рыцарей или тысячу… ха-ха!.. поэтов. Но, увы, его таланты не спасают его от безудержного папского гнева…
Вальтер сказал осторожно:
– Вообще-то праведного…
– Это как сказать, – заметил Константин серьезно. – Мы же не в Германии! А здесь… гм… природа такая.
Тангейзер крутил головой, глядя то на одного, то на другого, пока не понял, что речь идет о письме патриарха Герольда папе Григорию, которое усилиями священников попало в ряды крестоносцев и ходило по рукам.
Патриарх писал с гневом: «…с прискорбием, как о величайшем позоре и бесчестии, вынужден доложить вам, что султан, узнав о любви императора к сарацинским нравам и обычаям, прислал тому певиц, фокусников и жонглеров, о развратной репутации которых среди христиан даже упоминать не принято».
Это письмо было получено папой год назад, он пришел в негодование и дал его прочесть своим кардиналам, а те передали ниже, однако ожидаемого негодования в народе и войске это не вызвало. На Сицилии сарацины уже столетия жили мирно вместе с христианами и евреями, мечеть, синагога и католический храм расположились по краям одной площади, никогда жителей это не задевало, и все как-то считали само собой разумеющимся, что у германского императора есть роскошный дворец, а при нем гарем, если они есть даже у богатых сарацин…
На другой день после приезда эмира Фахруддина ибн ас-Саиха Тангейзер узнал, что, помимо десятка юных дев, предназначенных в наложницы, с эмиром прибыли и двое ученых мужей, а это значит, что сарацинское посольство останется, пока император не насладится вволю беседами по таким глубоким проблемам философии, как природа Вселенной, бессмертие души, логические построения Аристотеля…
Еще прошлые разы, когда вот так приезжали мудрецы, те бывали настолько очарованы умом и познаниями франка, что вместо двух запланированных дней оставались на неделю, упиваясь возможностью поговорить с человеком, который знает не меньше их, но умеет трактовать иначе.
Наконец в конце второй недели, когда Вальтер и Карл, оба загадочно ухмыляясь, ушли по неким делам, о которых сообщить отказались, во дворе послышался цокот подков, конское ржание и сильные мужские голоса.
Константин выглянул, сказал довольно:
– Манфред прибыл!.. Хорошая примета…
Сердце Тангейзера трусливо задергалось в ожидании перемен, через пару минут вошел Манфред, очень довольный, от него пахнуло хорошим вином и, как показалось Тангейзеру, чем-то вроде женских притираний.
– Ну как? – спросил он живо. – Новые песни есть?
Тангейзер уныло протянул:
– Есть… Но что толку? Константин от них ржет, а Вальтера и Карла в сон клонит.
– Я нашел слушателей, – сказал Манфред таинственным голосом. – Но ты должен показать себя!
Тангейзер встрепенулся.
– Неужто к императору?
– Не совсем, – пояснил Манфред, – но во дворец. Не исключено, что император тоже услышит.
– А он не во дворце?
– Он в других апартаментах, – объяснил Манфред. – Его сарацинские друзья не пьют даже в гостях! Представляешь? Хотя, как я слышал, у них там есть лазейка. Дескать, дома нельзя, но когда в чужих краях, то, чтоб не допускать себе ущерба, можно…
Константин, что слушал молча, проворчал:
– Сарацины – крепкие ребята. Это нашим нужны отговорки, а они держатся. Умирать будут, а пить вино не станут.
– Ладно-ладно, – сказал Манфред, – нам больше останется. Если бы они еще и к женщинам не прикасались, нам бы здесь вообще рай… В общем, к нашим услугам будут хорошие вина, а то и лучшие, сарацинские одалиски… ты еще не знаешь, что это?
– Нет…
– Узнаешь, – подбодрил Манфред. – Давай, собирайся.
Константин угрюмо пробасил:
– А я?
– Ты там всех распугаешь, – ответил Манфред. – Но вы здесь, как я слышал, тоже неплохо устроились?
– Это Вальтер и Карл, – сообщил Константин хмуро. – А я пока держусь, хотя дьявол старается насчет искушений…
– Вот и держись, – подбодрил Манфред. – Нам ох как нужны подвижники!