Tangerine house

Gennady Seliverstov Tangerine house

С благодарностью моим родителям: Селиверстову В. В. и Селиверстовой Л. И. за их любовь и критику.

⁷Поистине всякий человек подобен тени: напрасно он суетится, копит, не зная, кому все это достанется.

Псалом 38

„И сказал Бог: «Возлюби врага своего»,

И я послушался его и возлюбил себя.“

Джебран Халиль Джебран

⁴⁶Дом Мой будет домом молитвы, а вы превратили его в разбойничье логово.

От Луки

Вместо введения

Поэзия Геннадия Селиверстова – мозаика образов и ощущений. Она сравнима с путешествием, в котором даже закаты, восходы и шум прибоя словно наполнены неразгаданным смыслом. А может, с тем, как познают мир дети: не просто выучивают слово «елка», а укалываются о ветки, вдыхают хвойный аромат и пробуют иголки на вкус.

В сравнении с первым сборником «Недетские стихи» можно отметить большую языковую и тематическую сдержанность автора. На смену дерзкому и циничному лирическому герою, не пренебрегающему «острым словцом», приходит расслабленно-меланхоличный, вплетенный в более сложные образы. Внутреннее все больше вытесняет внешнее, формируя иммунитет к переменам и позволяя более глубоко проникать в события и пытаться ощутить их суть.

«Мандариновый дом» – эпитет, во многом определяющий ориентацию сборника. Через яркость образов, часто ассоциативных, передаются впечатления о людях и событиях, сменяющихся чехардой. «Мандариновым домом» для поэта стали Соединенные Штаты Америки, где автор вынужден находиться по политическим и рабочим причинам. Привлекающий яркой оболочкой плод оказывается внутри разрозненным и разделенным на части. Поэзия, вошедшая в сборник, писалась в «кочевом» формате, в дорогах между городами и штатами и во время остановок. Автор постарался в стихотворном формате передать впечатления от мест, их специфику и образ.

С каким персонажем ассоциируется Чикаго? В чем горечь ностальгии? В данном сборнике мы слышим «запах вод ночного Мичигана», ощущаем свежесть наступающего дня («Здесь в Пасадене ласково-тепло, / А поутру волнительно-туманно»), заглядываем в любимый бар Хемингуэя («Я потерял себя, где зеленеет гладь, / В прокуренных и шумных пабах «Тони»), пьем виски «на перекрёстке 62-ой и Остин», рискуем («Каньон, на дне мерцая, / Змеиным извивается кольцом, / И я стою намеренно у края, / Чтоб для тебя казаться храбрецом») и наслаждаемся закатами.

Особое место в сборнике занимают впечатления от Нью-Йорка, запахи и звуки этого города:

Я впускаю в легкие Нью-Йорк,
Стоя у разбитой мостовой,
И я чувствую, как пахнет ток,
Загоревшись желтою дугой.

(«Я впускаю в легкие Нью-Йорк…»)

Я не люблю Нью-Йорк палящим зноем,
Шум от подошв и перекличку шин,
И запахи, испорченные морем,
Когда мешаются с ним больше, чем один.

(«Я не люблю Нью-Йорк…»)

При общей нелюбви к городу такое выделение объясняется не только частотой посещения, но и ассоциацией с кварталами, позволяющими хоть ненадолго ощутить себя на родине:

Среди рядов, знакомого товара,
Где русский мед, халва и «Азерчай»,
Я слышу запах свежий перегара
И женский голос: «Трохи почекай».
…

Тут места всем достаточно и много,
И осетин с грузином – земляки,
Здесь русский любят, не забыв родного,
И, как везде, ворчливы старики.

Я дома! Чувство, думаю, знакомо,
Для всех, кто покидал родной порог,
Пусть даже нет как такового дома,
Но чувство это запасаешь впрок.

Тема ностальгии связана не только со стереотипными образами русского поля, брегов Невы, московских дворов и стен Кремля в стихотворении «Проснись, любимая моя». В работах автора она проявляется и в выборе тем, характерных для русской литературы XIX–XX веков: любви, изгнанничества, поэта и поэзии, народа и власти. Поэзия Г. Селиверстова ассоциируется с творчеством Пушкина, Бродского, Есенина, Блока. Она наполнена не только реминисценциями и отсылками к русской и зарубежной литературе, но и к мировой истории, культуре, монотеистическим и языческим религиям.

Вообще религиозная тема, проходящая лейтмотивом через весь сборник, является некой призмой осмысления любви («И мечтаю припасть к ланитам, / Как к Мадонне благословенной»; «И точно из ребра Адама / Жду Еву милую свою»; «Твой взор – языческой богини. / Как будто в очи Прозерпине / С тревогой всматриваюсь я»), одиночества («А где-то там, за сотней тысяч лиг, / Ждет Пенелопа в солнечной Итаке»), смысла жизни («Но смерть однажды уровняет всех, / И даже, если ты не веришь в Бога, / Поверь в червей, которым твой успех – До крышки гроба»), впечатлений от путешествий по США («Манхэттен, Вавилоном вырастая, / Пронизывает пропасть над собой, / Как копья иудея Адоная»; «Детройт под снегом то и дело, / Как под хиджабом прячет тело, / Как брекет прячут под губой»), ощущения себя в чужой стране («Я позабыл здесь чувство страха: любить, как прежде; и Аллаха / Молю, чтоб вечно быть с тобой»), справедливости («А ты, беглец, имей в виду: / Ни для убийцы, ни для вора / Не будет хуже приговора, / Чем был по Божьему суду»), несправедливости и патриотизма: