И, стоя перед этими снимками, Джей Пи понял, что Кэт Кайли права — ее частные работы были окном в ее душу.
Только человек, лично переживший страх и страдание, отчаяние и торжество, мог так глубоко понять своих героев и отразить это так неумолимо и смело.
Бесстрашие, подумал он снова. Кэт бесстрашна. По крайней мере, в своей работе.
Поскольку Джей Пи все еще молчал, Кэт предположила худшее: ему все это не нравится, работы нехороши, ее отец все-таки был прав — она зря тратила время.
— Слушай, если тебе не нравится, то это ничего. Я имею в виду, что искусство — вещь очень индивидуальная.
А он продолжал молчать. И тогда она снова нарушила тишину:
— Черт возьми, Джей Пи, ты что-нибудь скажешь? Хоть что-нибудь?
Он рассеянно перевел глаза на нее.
— Что? — и заметил наконец ее сжатые кулачки, вызывающее выражение лица.
— Господи, Кайли, это фантастика!
Все еще не доверяя его словам, она запальчиво спросила:
— Ты это просто так сказал, да? Я ведь знаю, каким ты умеешь быть любезным.
— Кайли, это не любезность. Ты молодец! Ты — гигант! Я имею в виду не художественность, но эти снимки… — Он остановился, не находя слов. — У меня дух захватывает!
Она прерывисто вздохнула.
— Ты действительно так думаешь?
Она не любит комплиментов, подумал он, эта женщина, которую он любит.
— Да, Кэтлин, действительно. Ты настоящий художник. Но почему не выставляешься?
— Потому что не готова.
— И даже не пыталась? Не обращалась к владельцам галерей?
— Нет.
— Кайли…
— Эти снимки — только хобби.
Как будто он не видел надежды в ее зеленых глазах.
— Кэтлин…
— Хочешь повоевать, Харрингтон? Мы можем затеять такую баталию, каких еще не случалось между нами.
Он мог бы — если бы думал, что от этого что-нибудь изменится. Но никакие аргументы не подействовали бы на эту упрямую головку. Нет, партизанская тактика всегда была вернее в отношениях с ней. Надо временно отступить.
— Да, но не раньше моей пиццы. Надеюсь, ты любишь креветки?
У Кэт засосало в животе от одной только мысли о еде.
Они сели в гостиной, единственной комнате, кроме кухни и ванной.
Открыв картонную коробку, Джей Пи выложил куски пиццы на пластиковые тарелки, потом достал из сумки тоник.
Кэт не удержалась от улыбки — как с ним легко!
— В самом деле званый обед, Харрингтон. Хотя это не твой стиль.
Не для человека со значительной годовой рентой. Она могла легко представить его в «Таверн он Грин» в Лютеции, и, конечно, не с женщиной, вскормленной в трущобных забегаловках.
— Ох, не знаю. — Он легко опустился рядом с ней на пол. — Это имеет свою прелесть.
— Какую?
— Никаких хитростей в сервировке.
— Довольно честно. — Подняв голову, она улыбнулась. — Держу пари, блондинка знает, как устраивать званые обеды.
— Оставь, Кайли, а то я подумаю, что ты ревнуешь.
Эта угроза сразу заткнула ей рот.
Он удобно прислонился к дивану.
— Жалеешь, что показала мне работы?
— Да… — Она со вздохом смягчилась: — Нет. Правда. — Она пожала плечами. — Это не так уж плохо.
— Видишь? Надо непременно выставиться в галерее, успех гарантирован. — Он пристально вглядывался в ее лицо. — Ты не ешь…
— Джей Пи…
— Подумай только, Кайли, твои фотографии монтируются, люди смотрят, охают и ахают, художественная критика захлебывается превосходными степенями, вроде «сверхинтуитивно и концептуально неангажированно».
— Я не знаю, что значит «сверхинтуитивно и концептуально неангажированно».
— Этого никто не знает. — Он приятно улыбнулся.
Кэт ни на мгновение не обмануло невинное выражение его лица.
— Харрингтон…
Со всем простодушием он поднял глаза:
— Что? Это не то, чего тебе хотелось бы?
— Конечно. — Фотографирование для нее было слишком похоже на физическую боль.
Джей Пи положил свой кусок.
— Ты делала их только для того, чтобы прятать? — требовательно спросил он.
— Нет, но…
— Конечно, нет. Значит, так, пакуем несколько из них, кладем в портфель и показываем владельцу галереи. Я даже могу пойти с тобой.
У него это так легко звучало!
— Что ты теряешь? — настаивал он.
— Ох, почти ничего, Харрингтон. Кроме сердца и души. Все, для чего я работала, чем жила, о чем мечтала. Да, ты прав — совершенные пустяки.
— Так это твой ответ, Кэт? И где это будет пребывать?
Его логика была, как всегда, неопровержима, но Кэт упрямо качнула головой.